Читаем Сборник короткой прозы Дмитрия Санина полностью

Матвеич внушительно показал длинный палец. Глазки у Матвеича были голубенькие, шальные и злые — но притом какие–то внимательные, пристально прищуренные. Как у человека, имеющего рефлекторную привычку всё замечать. Для такого злость злостью — была и пройдёт — а блик оптики в лесу пропустить нельзя. Необычный он дед, Матвеич… Хоть и любит отвесить ерунду для красного словца. Руина империи.

Петя, сдерживая раздражение, уже собрался дать Матвеичу хорошую отповедь — мол, заврался дед насчёт вышек и вертухаев, это всё бред совкового воображения — как вдруг осёкся. Он вспомнил позавчерашнюю поездку — к Петровым, в их чудесный коттеджный посёлок, в десяти километрах от Питера. Петров, надо сказать, хоть свой в доску человек, и дружат они со школы — но на руку малость нечист. Водятся за ним кое–какие шалости… И вот вокруг коттеджного посёлка, припомнил Петя с неприятным удивлением, действительно, имелся огромный глухой забор. И охранники при въезде сидели — в уютной кабинке, из которой видно территорию, и которую иначе как вышкой назвать трудно… Раньше он как–то не обращал внимания… Надо же, что получается: коттеджи–бараки, высокий забор, и вышка с вертухаем… «Тьфу ты», — с досады от такого совпадения плюнул Петя, — «всё равно Матвеич пургу несёт!»

Тем временем, Матвеич откопал под снегом обрезок трубы, и стал просовывать в калитку, для рычага. Петя скептически смотрел на неугомонного Матвеича: дед с трубой — против качественной решётки… А Штыц преданно сидел по стойке «смирно», и глаз его не было видно из–за свисающих со лба лохм.

И тут Петя заметил: в одном из окон приникло к стеклу лицо — бледное, перекошенное злобой… Круглое лицо, холёное, с пухлыми откормленными губами. Бизнес–лицо. Явно принадлежащее кому–то из поставивших решётку. «Ай–яй–яй!» — тревожно подумал Петя: запахло большим конфликтом. Пете очень не хотелось стать его участником, и он заторопился к другому выходу со двора.

Огибая дом, Петя обратил внимание на решётки. Многочисленные решётки, понаряднее и попроще — но все как одна крепкие, аккуратно выкрашенные и красиво принаряженные инеем — виднелись всюду, тянулись вдоль улицы, уходя в ледяную даль. За годы демократии вокруг появилось множество решёток: решётками наглухо отгорожены дворы, и школа теперь огорожена решёткой, и даже скверик, в котором маленький Петя гонял с мальчишками в войнушку — тоже оказался обнесённым решёткой — основательно, по–хозяйски.

«И это правильно», — оптимистично размышлял Петя. — «Людей, жильцов, уважать надо. Уважать их право — право на приватность. Уважать право школьников на безопасность. Хотят ставить решётки — пусть ставят! Это их дело, их право. Теперь у людей есть права — и это здорово! У нас теперь свободная страна!»

Размышляя так, он поравнялся со злополучным двориком. Там, на повышенных тонах, разбирались холёный бизнесмен и Матвеич, который таки проломился через калитку. Бизнесмен стоял, как чугунный, тяжело упершись расставленными ногами в снег, и зловеще цедил Матвеичу какие–то жуткие слова. У бизнесмена было очень нехорошее выражение лица, бычья шея, чёрное дорогое пальто и белый шарф. Очень, очень нехорошее выражение лица было у бизнесмена… Зарвавшийся Матвеич, в своём потёртом китайском тряпье, метался перед деловым, не зная как выпутаться из истории — словно долговязая дворняга перед питбулем. Воистину, руина империи — так и не понял, дурной пенсионер, что жизнь уже совсем другая, и другие люди теперь всё решают… Серьёзные люди, а не Слава Капээсэс. Петя ускорил шаг, миновав зарешечённый внешний проход дворика.

Сзади донёсся зычный рёв правдолюба Матвеича, пытавшегося хорохориться:

— А ну пошёл отсюда! Ни хера ты не имеешь права — отчуждать территории общего пользования! Я тебе эту решётку сейчас разберу нахрен, и по прутику в одно место затолкаю — и буду прав! Тоже мне выискался, частный собственник!.. Ты о тех, кто здесь ходит — подумал? Как пожарные сюда поедут, если что? Э!!! Ты что, охренел?!

Пак! Пак! — отвратительно резко хлопнули два выстрела, и Петя, инстинктивно пригнувшись, пулей влетел за угол. «Я ничего не видел!» — метнулась паническая мысль, и тут же, следом: «Бедный Матвеич…» Петя остановился, сдерживая дрожь в коленях, машинально полез за сигаретой, и тут — пак! — донёсся ещё выстрел. «Контрольный…» — с бессильной липкой тоской понял Петя, нервно отшвырнул незажжённую сигарету, и помчался галопом дальше, не чуя ног, тихонько подвывая от ужаса — и не замечая этого. — «Бедный дед… Надо же соображать, с кем связываешься…»

…От помойки Петя возвращался по другой стороне улицы. Сердце тяжело прыгало. Но не будет же он поджидать, верно?.. Поравнявшись со злополучным двориком, Петя осторожно покосился направо и остановился от удивления. Подошёл поближе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза