Владимир Николаевич Катасонов

Сборник работ

Точность науки, строгость философии и откровенность религии

Для всякого образованного верующего человека неизбежно встает задача самоопределения перед лицом культуры. Вера в Бога и благодатная жизнь, дарованная нам Богом в Его Церкви, есть великое сокровище, полнота истины и утешение для каждого христианина. Но чем глубже вхождение в церковную жизнь, тем острее встает вопрос: а что значит для христианина вся остальная культура? что в частности, значат поиски истины в науке и философии? «Что значит?» можно понимать двояко: 1) в плане принципа демаркации этих трех областей — науки, философии, религии и 2) в плане вскрытия религиозного смысла науки и философии. В этой статье мы занимаемся вопросом «что значит?» в основном, в первом смысле.

Наука

Говоря здесь «наука», мы имеем в виду, в главном, математическое естествознание, так называемые «точные науки». Эта точность науки действительно является её характеристическим признаком. Наука дает математическое описание некоторого фрагмента действительности, строит теорию, которая потом должна быть проверена в эксперименте. «Проверена в эксперименте» означает, что мы сравниваем числовые значения параметров, предсказываемые теорией, со значениями этих же параметров, полученных в эксперименте. «Получить значения в эксперименте» — значит измерить

их. Естествознание немыслимо без измерения. Это характерный признак новоевропейской науки. Тот, кто читал сочинения Галилея[1], знает с какой настойчивостью он преследует эту цель: получить связь параметров, — например, закон движения, зависимость расстояния, проходимого телом по наклонной плоскости, от времени. Эта связь параметров есть всегда некоторая функция. Интересно, что математика формулирует определение функции[2] и начинает их систематически изучать также с XVII века, века возникновения современного математического естествознания. Это исчисление функций — дифференциальное и интегральное исчисления — становятся основным аппаратом новоевропейского естествознания.

Стремление к математической точности поддерживается и органической связью науки с материальными технологиями, с техникой. Современная наука, наука Леонардо, Галилея, Гюйгенса возникла столько же в головах философов и математиков, сколько и в арсеналах и механических мастерских. Чтобы строить механические устройства нужно знать точные размеры. Чтобы шестеренка начала определённым образом передавать вращательное движение, чтобы запустить спутник на орбиту, чтобы химическая реакция пошла в должном направлении нужно уметь их точно рассчитать. Научный синтез выступает всегда как некое согласование количеств

. Поэтому и истину вещи, ее определенность наука всегда ищет как определённость количества. Сведение всего многообразия опыта к количеству уже изначально было одной из главных целей науки. Пионеры науки XVII столетия по-разному, но одинаково настойчиво решали эту задачу. Декарт, благодаря своей метафизике, сводил физику к геометрии, а последнюю с помощью метода аналитической геометрии — к арифметике, к вычислениям. Галилей хитроумными рассуждениями старался опровергнуть одно из главных препятствий для построения математической физики — платоновский тезис о неспособности материи воплощать точные математические формы. Лейбниц, феноменологически переосмыслив пространство и время, дает «зеленый свет» прогрессу математической физики. Параллельное бурное развитие соответствующих разделов математики — теории дифференциальных уравнений, вариационного исчисления, теории функций комплексной переменной и т. д. — все более укрепляет авторитет математического естествознания и постепенно выдвигает его на роль научной парадигмы вообще. «…Я утверждаю, — пишет И.Кант в 1786 году, — что в любом частном учении о природе можно найти науки в собственном смысле лишь столько, сколько имеется в ней математики»[3].