Сборник рассказов

— Знаешь, хоть я и твой отец, но любить тебя я не обязан. — Ребенок глядел на него, едва сдерживая слезы, на подбородке от усилий появилась ямочка. Но взгляд отводить он отказывался. Смотрел на отца ясными, ненавидящими глазами. И зачем Винс тогда это сказал? В голове промелькнула мысль, что если бы он умел разговаривать с сыном по-другому, то не было бы ни Фаллуджи, ни позорного увольнения из армии за то, что тот бросил свой отряд и смылся на «хаммере», пока вокруг падали минометные снаряды; не было бы ни Дина Кларка, ни метлаборатории, и парень не чувствовал бы постоянной потребности вырываться вперед на своей понтовой лошадке, делая семьдесят миль в час, тогда как остальные — только шестьдесят. Именно его, Винса, сын пытался оставить позади. Как пытался всю свою жизнь.

Прищурившись, Винс посмотрел назад, туда, откуда они приехали… и снова увидел чертов нефтевоз. Он разглядел его сквозь дорожное марево, отчего фура казалась эдаким полумиражом со своими вздымающимися над кабиной трубами и серебристой решеткой. БЕРЕЗНЯК. Или РЕЗНЯ, если вам захотелось пофрейдствовать. Винс нахмурился, отвлекшись от своих мыслей, и снова подумал о том, каким образом им удалось догнать и обогнать мужика, который выехал из забегаловки почти за час до них.

Когда заговорил Док, голос его казался на редкость смущенным.

— А, может, так и сделаем, босс? Всяко лучше, чем тащиться двадцать миль по этой грязище.

— Что ж, я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас запачкался, — ответил Винс, выехал на дорогу, завел мотор и повернул на 6-е шоссе в сторону Шоу Лоу.

Далеко позади он слышал, как фура меняет передачи, как ее двигатель рычит все громче и громче, изредка подвывая, пока та неслась через равнину.

Местность вокруг покрывал красно-желтый камень, а узкое двухполосное шоссе пустовало. Обочин не было. Племя взобралось на подъем, а затем начало спускаться в каньонное ущелье по пологому склону. Слева проносилось обветшалое ограждение, справа — почти отвесный скальный массив.

Некоторое время Винс ехал впереди рядом с Лемми, но потом Лемми отстал, а его место занял Лихач. Теперь отец с сыном ехали бок о бок. Черные и длинные, как у кинозвезды, волосы Лихача развевались на ветру. В его зеркальных очках пылало заходящее солнце.

Винс изредка посматривал на него уголком глаза. Худой и жилистый, Лихач казался агрессивным даже когда просто сидел в седле. Не говоря уже о поворотах, когда он наклонял байк на сорок пять градусов, едва не касаясь асфальта. Винс завидовал его природной спортивной грации, но в то же время Лихач умудрялся водить мотоцикл так, что казалось, будто он выполняет какую-то тяжелую работу. Сам-то Винс полюбил это дело как раз за то, что от работы оно отстояло на световые годы. Винс лениво раздумывал, бывает ли Лихачу когда-нибудь комфортно с самим собой и с тем, чем он занимается.

Услышав оглушительный рев огромного двигателя, Винс обернулся и посмотрел назад, чтобы увидеть, как фура несется на них во весь опор, словно тигр, вырвавшийся из своего укрытия у водопоя и кинувшийся на нерасторопных газелей. Как и всегда, Племя ехало группами по нескольку человек, вписываясь в кривые на сорока пяти милях в час. Нефтевоз же развил никак не меньше шестидесяти. «Он не снижает скорости», успел подумать Винс, и тут БЕРЕЗНЯК врезался в группу из трех мотоциклов в конце колонны с разрывающим барабанные перепонки лязгом стали о сталь.

Мотоциклы разлетелись. Один из «харлеев» отбросило на скальную стену, а его владелец — Джон Киддер, известный также как Крошка Джон — вылетел из седла и ударился о камни, от которых он отскочил и исчез под металлокордными шинами фуры. Другого байкера (о, нет, только не Дока) вынесло на встречную полосу. Винс мельком успел увидеть его бледное и ошарашенное лицо. Во рту блеснул золотой зуб, которым Док так гордился. Бешено виляя, Док врезался в ограждение и перелетел через руль. «Харлей» полетел вслед за ним. Ящик над задним колесом разлетелся вдребезги, разметая повсюду одежду. Фура сжевала упавшие мотоциклы. Огромная передняя решетка, казалось, ухмылялась.

Тут Винс с Лихачом обогнули очередной поворот, и страшная картина осталась позади.