В трактире, на черной половине, сидели два мужика и пили чай. Один из них был пожилых лет, приземист, коряв из лица, в рваном полушубке, другой — молодой, румяный, в новой дубленке, новых валенках и с серьгой в ухе — ухарь-парень: не то разносчик, продающий с лотка, не то фабричный. Молодой читал по складам газету; пожилой звонко прихлебывал с блюдечка чай и глядел прямо в рот читающему. Слышались слова: Черное море… Дарданеллы… могущественный рычаг… гордый Альбион и т. п. К чтению прислушивался сидящий за другим столом старик — сборщик на церковь. На груди его висел мешок с книжкой, на котором был нашит позументовый крест. Пожилой мужчина допил с блюдечка чай, отряхнул в него кусок сахару и перебил чтеца.
— Что же это за Черное море такое? Неужто оно так черное и есть? — спросил он.
— Да надо статься, что черное, а то как же. И белую собаку арапкой не кличут, а ведь это море…
— Скажи на милость! Вот чудеса-то!
— А ты думал как же… Изойди-ка белый свет — чего-чего в нем не найдешь! Даже люди с песьими головами есть. Да вон странным людям всего лучше знать, — кивнул молодой мужик на сборщика. — Не трафилось, почтенный, тебе на Черном море-то бывать? — обратился он к нему.
Сборщик на церковь откашлялся в руку и перекрестился.
— Самому бывать не трафилось, а от людей слыхал, — сказал он — В киевских пещерах сподобил Бог побывать, а на Черном море не был.
— Что ж оно — крепко черное?
— Как уголь.
— И вода черная?
— Что твоя смола! И смрад от него идет сильный.
— Вот в эдаком море окунуться, так и свои не узнают.
— Нельзя — сейчас смерть.
— Тсс!..
Мужики покачали головами. Сборщик воодушевился, погладил бородку и продолжал:
— Моря разные есть, православные. Есть Белое море, и вода в нем белая, и медведи плавают белые. Есть Красное море и заместо воды в нем кровь… А то есть зеленое море — то, значит, река Иордан и херувимы над ним порхают…
— А синее-то забыл? Вон и в песне поется — разыгралось сине море, — вставил слово молодой парень. — Песня — быль.
— И синее есть… Разные моря есть. Черное море потому черное, что на него проклятие положено. Допрежь того тут три города стояло и в городах этих жили нечестивые, которые забыли свою веру православную и вели блудную жизнь. Что мужчина — то блудник, что женщина — то блудница, младенцы даже, которые рождались, и те сейчас же блудниками и блудницами делались. За грехи свои города эти провалились, и стало на сем месте Черное море.
— Неужто все до единого провалились?
— Осталась только горка, на горке обитель, а в обители этой семьдесят старцев праведных, один другого старее, и самому младшему из них теперича тысяча лет. Обитель эта так посередь моря и стоит, и стерегут ее черные арапы, от султана приставленные, и всякое истязание старцам творят.
— Скажи на милость! Вот диво-то! Хорошо, коли кто все это знает, — процедил сквозь зубы пожилой мужчина.
— Широко это море-то?
— С одного края на другой не видно — страсть!
— Шире Волги?
— Куда! Почитай, в сто раз шире.
— А далеко оттелева Ерусалим?
— Не могу знать, почтенные, а надо полагать, что близко.
В половине этого разговора в комнату вошли гвардейский солдат и молодая баба в синем шугае и в расписанном платке на голове. Они потребовали чаю. Солдат начал прислушиваться к разговору. Молодой парень по-прежнему задавал сборщику вопросы.
— Ну а чье ж это самое Черное море? — спросил он.
Сборщик замялся.
— То есть как чье? Известно, Божье… Вот старцев этих, что в обители заключены, наши ослобонить хотят, да трудно. Семь мостов строили, и каждый проваливался.
— А на кораблях приплыть нельзя?
— Извергнет, потому — не вода, а смола…
Солдата взорвало. Он вмешался в разговор.
— Старый ты человек, а врешь, — сказал он сборщику. — На кораблях нельзя, так пароходы по нем ходят.
— Что ж, служивый, вам лучше знать. Вы человек бывалый, а мы понаслышке. Люди ложь и мы тож, — отвечал сборщик.
— Так, то-то… Нечего и соваться! Морем этим, почтенные, владеют семь царей, — обратился он к мужикам. — На одном конце владеем мы, на другом — турка, на третьем — китаец, на четвертом — арап, на пятом — немец, только ему препона положена, чтоб не стрелять… на шестом там еще равные…
Солдат остановился.
— Спасибо тебе, служивый! — благодарили его мужики.
— Ну а что это за слово такое, служба? — спросил солдата молодой парень, отыскал в газете и прочел: — «Гордый Альбион с завистью взирает на успехи на Востоке». Альбион-то этот ругательное слово, что ли?
— Хитер больно. Поднеси стаканчик — так скажу, — отвечал солдат.
— А зачем не поднести? Мы и сами выпьем за компанию.
Потребовались три стаканчика. Солдат подсел к мужикам, чокнулся с ними, выпил и сказал:
— Про Наполеона слыхали?
— Как не слыхать!
— Ну, вот Альбион этот самый Наполеон и есть, потому он теперь с разными пашпортами живет и что ни месяц, то имя свое меняет, — отчеканил солдат.
— Иван Пантелеич, куда ж вы ушли? Я пужаюсь одна, — крикнула солдату баба.
К мужикам подошел сборщик, протянул книгу с крестом, поклонился и нараспев заговорил:
— Порадейте, православные, на построение храма Господня… Великомученицы Параскевы Пятницы!..