Сборник рассказов

— Кудааа, свиная морда?!! — четко и по-военному спросил броневой командир. — Назад! Утомлю, едическая сила магния! Сгною! Под себя ходить будете, идитя! Назад!

— Прохор! Петя! Ну, куда же вы? Сгорит же все! — как мог, помогал восстановить порядок тихий Марк Моисеевич. — Там Анна Ивановна на кухне. Продукты там, на неделю купленные.

— Что стоишь, боец?! — обратился ко мне полководец, потерявший войско. — Огнетушители тащи, быстро, быстро. Марик! Гидранты, где, ябисьоноконем? Воды давай Марик, воды!

Воды, Марик! Воды!!!

Борьба с пожаром заняла полтора часа. Мы метались вокруг пламени, плюющегося копотью и гарью. Бронеподполковник, совершенно мокрый от неумелых усилий Марка Моисеевича залить бушующий пожар сикающим престарелым рукавом, твердо руководил нами, не сходя с ранее занятой позиции.

— Наддай, боец! Еди его! Наддай, песи его в туннель! Марик, рожа ты свиная, куда ты льешь, опездолочь?! Куда ты льешь, баран ты рязанский? Ты на меня льешь, едическая сила магния. Внутрь лей, что ты стены обоссываешь? На кой ты стену обоссываешь, идитя тебя в хомут? Боец, пену давай. Пены давай! Тормоз ты чухонский, боец! Ватник, ватник горит. Марик, идитя, ливани на бойца нашего! Да не на меня, узбек ты криволапый, что ты ссышь, что ты ссышь?! А, ну вас…

В конце концов, все хорошее и плохое на чем-то заканчивается, и у нас все затихло под густым ржаво-желтым слоем пены.

— Фух, — удовлетворенно заявил повелитель хаоса Коломытов, осматривая мокрые руины. — Справились, идитя. Куришь, боец?

— Курю, — подтвердил я, перемазанный всеми этими сажей с пеплом, как шахтер. — Только нет ничего.

— Держи вот, — Геннадий Кузьмич протянул мне портсигар. — Да не стесняйся ты, бери прямо с ним. Подарок. Сам бросил, доктора года три назад запретили.

Я повертел в руках портсигар с танком на крышке и поблагодарил героического подполковника.

— За отвагу на пожаре тебе, — отмахнулся он. — Иди, мойся, а мы с Марком Моисеевичем подведем итоги учений. Поговорим, о том о сем, да, Марик?

Жухлый Марик, скорбевший о потере продуктов питания и неизвестной судьбе поварихи Анны Ивановны обреченно кивнул.

— Да, не расстраивайся ты, — посочувствовал ему Геннадий Кузьмич, — я тебе такой акт напишу. Тебе еще премию выпишут. Все будет джонгару гару нге. Хехе… Пойдем лучше вспрыснем победу над огненной стихией, а?

Марк Моисеевич не стал противиться здравой идее. И они направились к вареной колбасе и граненым стаканам, не остывающим второй день.

— Давай Моисеич, за победу логики над разумом! — предложил отставной Геннадий Кузьмич и выдул, наполненный прозрачной влагой, стакан. — Хорошо сегодня горело! Стояще! А огнеборцы у тебя — говно, одним словом. Только ты не расстраивайся. Сейчас у нас тут все говно, а мы пишем — хорошо. Хорошее у нас, стало быть, говно. Достойное обстоятельств. А то, если плохо, то мы не пишем. Показатели падают от этого. А все почему, так-то?

— Почему? — вопросил горюющий психиатр.

— Потому что Марик, гордиться нам нечем. Нечем гордиться абсолютно. Я вот отчего раньше доволен был? Отчего подполковник Коломытов тринадцатого полка Кантемировки был в хорошем расположении? Оттого, что каждый узбек, из любого кишлака нашей необъятной Родины, мог научиться управлять грозным Т-72, не говоря ни слова по-русски, всего за полгода. Хотел он этого или нет. Вот чем я гордился, Моисеич! Мы из говна, слабо понимающего политическую обстановку, людей делали, понимаешь, полон рот наоборот? А сейчас? Сейчас из человека делаем говно. И в отчетах пишем — хорошо. Врем сами себе — что пишем, то не думаем. И отчего это все?

— Так все поменялось-то, — неуверенно ответил доктор Фридман и, подняв стакан вверх, зачем-то посмотрел на мир сквозь наполняющий его спирт. Окружающее показалось ему еще гаже. — Реформы у нас тут, демократия. Программы федеральные. Модернизация идет. Проблемы всегда были.

— Говно эти проблемы, — заверил Геннадий Кузьмич, плотно усевшись на это определение действительности. — Потеряли мы что-то, Марик. Взяли и потеряли. Что-то важное. А кто-то поднял и продал, идитя. Впарил за тридцать копеек. Оно нам ненужное показалось, все дружно плюнули, дунули. Опездолы, одним словом. И настал п(запикано)ц, едическая сила магния. Предметов нет, одни понятия. Слова. А ими гордиться не будешь. Душу, мы потеряли, Родину потеряли, веру потеряли, врагов, нужность нашу. Все куплено и продано, а мы плывем себе, чисто катяхи по реке. Вроде как есть мы, а никому не нужны.

— Так, значит, все-таки продали жиды Россию? — сделал неожиданный вывод огорченный Марк Моисеевич Фридман. — Почему все так мерзко, Геннадий Кузьмич, а? Почему не воспрепятствовали? Есть же милиция, наконец! Прокуратура!

— Вот чего не знаю, того не знаю, Марик. Да и знал бы — не сказал. Потому что радость у всех общей может быть, а горе — каждому индивидуально отвешивается, песи его в трубу. В этом вся мудрость. Да и изменить то нельзя ничего. Так, одна тоска. Наливай, что ли? Помянем потери.

Тихий психиатр плеснул спирта в стаканы и поднял свой.