В Германии, Австрии или Швеции уверены, что Лиссабонский договор провалился бы с еще большим треском, чем в Ирландии. На сегодняшний день явное большинство за Евросоюз (в нынешней его форме) имеется лишь в Испании, Италии и Португалии, в остальных западных странах большинство против. Если бы вопрос о выходе из Евросоюза был поставлен на референдуме, с большой вероятностью эту идею поддержал бы электорат Дании, Швеции, Англии и Германии, а возможно, и Франции. Даже в странах Восточной Европы, где люди некогда мечтали об объединении с Западом как о ключе от ворот рая, ситуация изменилась. Если бы был проведен общеевропейский референдум по вопросу о новой Конституции, то ее поражение было бы гарантировано, причем не большинство, но заметную часть голосов за «Нет» отдали бы в Польше, Венгрии и Литве. Именно поэтому референдумы были отменены во всех европейских странах, кроме Ирландии, где сделать этого не позволило решение Верховного Суда. Забавно, что российские оппозиционеры сетуют по поводу того, что Кремль фактически отнял у нас право на референдум, и апеллируют к европейским нормам. Увы, большинство граждан единой Европы лишилось права на референдум задолго до нас.
И все-таки, почему жители Ирландии проголосовали против Лиссабонского договора? Ответ прост: потому, что другие народы объединенной Европы лишили права сделать это.
Договор, который для публики пытались представить в виде чисто технического документа, определяющего, сколько в каком органе представителей должна иметь та или иная страна, на деле имеет четкую политическую и социальную направленность. Мало того, что он закрепляет на конституционном уровне ранее принятые решения, он намертво привязывает все европейские страны к военной организации НАТО, подрывая тем самым нейтральный статус целого ряда стран, таких как Австрия, Финляндия, Швеция и та же Ирландия.
Всё началось с серии договоров, которые за спиной граждан принимали чиновники в Маастрихте, Ницце и других приятных и красивых городах. Здесь, подальше от глаз публики, на конспиративных сходках представители европейской элиты договаривались о совместных решениях, фактически отменявших не только социальные завоевания трудящихся, достигнутые на протяжении ХХ века, но даже права и свободы, казавшиеся незыблемыми со времен Французской революции. В частности, право граждан каждой страны самим выбирать свои законы, право национального парламента формировать национальный бюджет и контролировать его исполнение. О чем ведутся переговоры, чем грозит рядовому европейцу подписание очередного протокола, обыватель узнавал лишь посте того, как эти решения вступали в силу. На любой вопрос относительно содержания того или иного документа гражданам отвечали потоком общих мест и высокопарной демагогии об общем светлом будущем, единстве континента и величии европейских ценностей. Либо, как и в случае с Лиссабонским договором, утверждали, будто текст его носит чисто технический характер.
Договоры и соглашения действительно были полны технических деталей, и именно ради этих деталей они заключались. Только эти «мелочи», недоступные для публичного обсуждения, радикально меняли жизнь целого континента.
Обыватель очень скоро на собственной шкуре ощутил, что после каждого нового договора его жизнь становится хуже. Речь шла об отмене социальных гарантий, снижении заработной платы и отказе от государственной политики поддержания занятости. Суть процесса, начатого Маастрихтским договором, состояла в поэтапной ликвидации европейской социальной модели и отказе от типичных для Европы культурных норм, включая традиционные представления о гражданском суверенитете. Всё это, с точки зрения правящих кругов континента, снижает конкурентоспособность Европейского Союза, который должен стать аналогом США - не только и не столько в смысле постепенного перехода к политической федерации, сколько в плане замены европейской социальной модели системой свободного рынка. Новый Союз, сформированный Маастрихтским договором, оказался мощнейшим инструментом американизации Европы, устранения ее привычной исторической идентичности. Правильнее было бы назвать его антиевропейским союзом.
Народы с изумлением наблюдали, как против их воли одно за другим принимали ключевые политические решения. Подавляющее большинство западноевропейцев было против присоединения к Евросоюзу восточноевропейских стран, тем не менее, это произошло. Большинство населения Германии и, по некоторым оценкам, Франции было против введения новой единой валюты, но это случилось. Граждане большинства стран недовольны Маастрихтским договором, но всё же он исполняется.
Решения ЕС необратимы. Даже если все понимают, что решение было неверным или неудачным, пересмотру оно не подлежит. Процедуры для пересмотра принятых решений в системе ЕС не предусмотрены. По крайней мере, формально, на конституционном уровне, Евросоюз организован куда более жестко, чем СССР. Ведь Советский Союз можно было распустить, а республики имели право выхода. В Евросоюзе право выхода не предусмотрено.