Читаем Сборник статей, воспоминаний, писем полностью

   Николай I -- В. И. Качалов появлялся в двух картинах: второй и четвертой. Но этого ему было вполне достаточно, чтобы многогранно воплотить на сцене образ Николая -- царя и человека, с его лживостью, лицемерием, актерской позой и тупой жестокостью.

   Роковой день 14 декабря...

   Пустынные комнаты Зимнего дворца.

   Изредка сюда доносится нарастающий шум толпы на Дворцовой площади. Там войска отказываются присягать новому царю.

   Издали слышится голос Николая.

   Он входит быстрой походкой, пытаясь сохранить внешнее спокойствие и даже величественность, которую ему придают мундир, шпага, ордена и звезды на груди, белые лосины, высокие лакированные сапоги. Качалов сразу же, с первых минут пребывания на сцене, с уничтожающей иронией раскрывает несоответствие парадного облика императора его внутреннему состоянию.

   Новоявленный монарх, несмотря на свою кажущуюся уверенность, явно растерян и испуган. Достаточно посмотреть, как он вздрагивает при каждом выстреле, при каждом выкрике на площади: "Ура, Константин!", как он, преодолевая страх, пытается заглянуть в окно.

   Николай все время переходит от состояния раздражения к внешнему спокойствию. Он резко прерывает доклад Воинова:

   -- Молчать! Место ваше, сударь, не здесь, а там, где вверенные вам войска вышли из повиновения.

   Сообщение Толя о выходе митрополитов, посланных для увещевания взбунтовавшихся солдат, а главное -- о двух эскадронах, брошенных в атаку, позволило царю на некоторое время подавить волнение.

   Когда Чернышов смущенно говорит:

   -- Ваше величество, граф Милорадович...

   Николай его нетерпеливо перебивает: "Убит?"

   В его голосе нет сожаления, а скорее испуг, презрение:

   -- Ну, что ж, сам виноват... свое получил.

   Маска лицемерия не покидает Николая даже при разговоре с приближенными, единомышленниками, хорошо изучившими своего государя. Он советуется с Бенкендорфом, начать ли ему переговоры о конституции, нерешительно возражает против открытия артиллерийского огня:

   -- Что делать?.. Не могу... не могу...

   Ему явно приятны льстивые слова Бенкендорфа:

   -- Чувствительное сердце делает честь вашему величеству. Но вот на мгновение маска сброшена -- уже совсем другим тоном, уверенным и холодным, Николай спрашивает у Толя:

   -- Орудия заряжены?

   А затем решительно, привычно, с еле уловимым злорадством дает команду:

   -- Пальба орудиями по порядку! Правый фланг, начинай!.. И выходит, чтобы посмотреть на действие артиллерийской картечи. Шум за окном усиливается... Где-то дрогнули и побежали мятежные войска, слышны возгласы: "Ура, император Николай!"

   Николай чувствует себя победителем, с трудом сдерживает ликование, самодовольство, -- оно ощущается в улыбке, взгляде, походке. Как бы страшась выдать свое состояние, он спешит пожалеть о случившемся.

   -- Я император. Но какой ценой!

   Почти угрозой, твердо, уверенно звучат его финальные слова:

   -- Что дал мне бог, ни один человек у меня не отнимет.

   Достаточно одного этого эпизода, чтобы отчетливо представить себе характер Николая -- его жестокость, трусость, презрение и ненависть к народу.

   Но для самого Качалова образ только намечен. В следующей сцене он идет дальше в разоблачении всей человеческой низости царя.

   Четвертая картина. Комната в Зимнем дворце: не пышные, нарядные покои, а строгий, деловой кабинет. И сам Николай кажется иным, более будничным: в темном длинном сюртуке, без орденов.

   Наедине с Бенкендорфом Николаю нечего притворяться. С запальчивостью, с угрозой он говорит:

   -- Революция на пороге России... Но, клянусь, она в нее не проникнет, пока, божьей милостью, я император.

   Слова Бенкендорфа о том, что могло бы произойти, вновь, вызывают у Николая ощущение ужаса при воспоминании о возможности другого исхода восстания. Он с трудом скрывает его:

   -- Зарезали бы меня, зарезали бы всех...

   И вдруг пробуждается мститель, следователь, палач. Он сразу переходит на резкий, деловой тон:

   -- А правда, что меня еще там, на площади, убить хотели?.. Много арестованных?..

   В предвкушении допроса он с интересом читает проект конституции, написанный Трубецким: внимательно перечитывает каждое слово, еще и еще раз подносит бумагу к лицу. И про себя, как бы принимая значительное, важное решение, говорит:

   -- Не глупо... Гнусно, но не глупо...

   Вводят Трубецкого. Николай снова не может удержаться от притворства:

   -- Князь Трубецкой, как вам не стыдно быть с этой мелочью!

   Он даже готов пожалеть, высказать сострадание:

   -- Какая милая жена! Есть у вас дети? Ваша участь будет ужасна, ужасна. Отчего вы дрожите?

   Его наигранное участие напоминает участие кошки к пойманной мыши. Но сдерживаемый гнев, презрение, бешенство вдруг прорываются. Николай кричит, отрывисто, по-военному, как бы отдавая команду:

   -- Извольте стоять как следует, руки по швам!

   Трубецкой начинает говорить по-французски. Но царь его снова резко обрывает, исключая возможность какой бы то ни было интимной беседы.

   -- Когда ваш государь говорит по-русски, вы не должны сметь отвечать на другом языке!

   Николай начинает допрашивать Трубецкого, как следователь -- обвиняемого. Слова его звучат резко, испытующе:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
5 любимых женщин Высоцкого. Иза Жукова, Людмила Абрамова, Марина Влади, Татьяна Иваненко, Оксана Афанасьева
5 любимых женщин Высоцкого. Иза Жукова, Людмила Абрамова, Марина Влади, Татьяна Иваненко, Оксана Афанасьева

«Идеал женщины?» – «Секрет…» Так ответил Владимир Высоцкий на один из вопросов знаменитой анкеты, распространенной среди актеров Театра на Таганке в июне 1970 года. Болгарский журналист Любен Георгиев однажды попытался спровоцировать Высоцкого: «Вы ненавидите женщин, да?..» На что получил ответ: «Ну что вы, Бог с вами! Я очень люблю женщин… Я люблю целую половину человечества». Не тая обиды на бывшего мужа, его первая жена Иза признавала: «Я… убеждена, что Володя не может некрасиво ухаживать. Мне кажется, он любил всех женщин». Юрий Петрович Любимов отмечал, что Высоцкий «рано стал мужчиной, который все понимает…»Предлагаемая книга не претендует на повторение легендарного «донжуанского списка» Пушкина. Скорее, это попытка хроники и анализа взаимоотношений Владимира Семеновича с той самой «целой половиной человечества», попытка крайне осторожно и деликатно подобраться к разгадке того самого таинственного «секрета» Высоцкого, на который он намекнул в анкете.

Юрий Михайлович Сушко

Биографии и Мемуары / Документальное
Ледокол «Ермак»
Ледокол «Ермак»

Эта книга рассказывает об истории первого в мире ледокола, способного форсировать тяжёлые льды. Знаменитое судно прожило невероятно долгий век – 65 лет. «Ермак» был построен ещё в конце XIX века, много раз бывал в высоких широтах, участвовал в ледовом походе Балтийского флота в 1918 г., в работах по эвакуации станции «Северный полюс-1» (1938 г.), в проводке судов через льды на Балтике (1941–45 гг.).Первая часть книги – произведение знаменитого русского полярного исследователя и военачальника вице-адмирала С. О. Макарова (1848–1904) о плавании на Землю Франца-Иосифа и Новую Землю.Остальные части книги написаны современными специалистами – исследователями истории российского мореплавания. Авторы книги уделяют внимание не только наиболее ярким моментам истории корабля, но стараются осветить и малоизвестные страницы биографии «Ермака». Например, одна из глав книги посвящена незаслуженно забытому последнему капитану судна Вячеславу Владимировичу Смирнову.

Никита Анатольевич Кузнецов , Светлана Вячеславовна Долгова , Степан Осипович Макаров

Приключения / Биографии и Мемуары / История / Путешествия и география / Образование и наука