Сборник статей, воспоминаний, писем

   Хоть мы почти полвека прожили рядом, часто жизнь уходила у него в одну сторону, у меня -- в другую, и бывало, что мы подолгу не виделись вне театра. Но на сцене вся моя жизнь прошла рядом с ним. Помню, как он поступал в Художественный театр, как впервые пришел "настоящий" актер с пленительным голосом и тонким обаянием в нашу "семью", и с каким любопытством мы разглядывали его. Помню и первый спектакль "Снегурочки", в котором он играл Берендея, а я Леля, и чеховские спектакли: "Три сестры", он -- Тузенбах, и "Вишневый сад", он -- Петя Трофимов, и "Иванов"; и в это же время -- триумф "На дне" Горького, напряженная, грозовая атмосфера "Детей солнца". Помню, как трудно приходилось нам в символических пьесах Ибсена -- "Когда мы, мертвые, пробуждаемся" и, позднее, "Росмерсхольм"; потом -- мучительное и все же счастливое время работы над "Гамлетом"; снова "Иванов", "Вишневый сад"... И, наконец, последняя наша встреча на сцене -- "Враги"...

   Последние годы нас как-то особенно сблизили,-- то в Барвихе жили мы вместе, то у него на даче, на его любимой Николиной горе. Особенно ярко стоит он у меня перед глазами в санатории "Барвиха", ранним летом 1948 года, за несколько месяцев до нашего 50-летнего юбилея, когда в его самочувствии наступило улучшение и мы все поверили, что он выздоравливает, что прежний страшный диагноз врачей оказался ошибкой. Какой-то окрыленный, бодрый, словно опять распрямился во весь рост, как будто снова вернулись силы. Как он радовался, глядя на окружающую природу, которая в тот год расцветала как-то особенно бурно, мощно, как он любил свои прогулки по чудесному парку,-- даже на лодке катался, скрывая это от своих. И массу читал и стихов и прозы, с книгой никогда не расставался. По нескольку раз в день, иногда и вечером, бывало, постучит ко мне в комнату: "Ольга, я на минутку... хочу тебе почитать -- ты послушай, как это хорошо... вот еще какой чудный кусок,-- можно еще?" Прочтет и скроется: "Ну, прости, покойной ночи!"

   И долго еще потом не мирилось сознание с тем, что надвигается неизбежное, страшное.

   Николина гора. Прозрачно-ясная осень. Его угасающий облик -- все еще прекрасный, мужественный, строгий, но уже молчаливый. Он подолгу сидел в глубоком кресле на террасе, иногда с закрытыми глазами, и чувствовалось, как в этом молчании овладевали им думы...

   Как-то вечером, после ужина, сидела я над пасьянсом, рядом сидела наша медсестра; вдруг вошел Василий Иванович, уже удалившийся было к себе в комнату, и громко обратился к нам: "Товарищи, я вас прошу прослушать... хочется попробовать, как голос звучит". И полным звуком, с большим темпераментом прочел из "Воскресения" Толстого весь огромный кусок о Катюше; голос звучал сильно и красиво во всех регистрах; читал он увлекательно, с самыми тонкими нюансами, казалось, никогда он так не читал, с полной отдачей себя. Это было какое-то чудо неповторимое... А за окнами стоял уже поздний темный осенний вечер.

   И самый последний раз слышала я его, уже совсем незадолго до конца, в сентябре, в Барвихе, куда мы ездили навещать его -- жена его Нина Николаевна, сын и я. После всех разговоров, вопросов и ответов он прочел стихотворение Блока:

   Идем по жнивью, не спеша,

   С тобою, друг мой скромный,

   И изливается душа,

   Как в сельской церкви темной.

   Осенний день высок и тих...

   "Ты чувствуешь, как это замечательно сказано: "высок и тих",-- сказал он и замолчал и задумчиво посмотрел в окно на высокие сосны в осеннем закате... Таким я сейчас вижу его с любовью и болью... И не забыть мне никогда эти два последние чтения.

   Счастливыми могут считать себя все, кто хоть раз в жизни видел и слышал Качалова, великого артиста, умевшего волновать и потрясать души людские. Я же, оглядываясь назад, могу сказать, что у меня было особое счастье -- долгая совместная жизнь в искусстве, наша дружба и память о его чистой, большой душе.

О. В. ГЗОВСКАЯ

   Редко выпадают на долю актрисы огромная радость и счастье быть на сцене в течение долгих лет партнершей великого художника, чудесного, светлого человека, прекрасного, чуткого товарища. Такое счастье послала мне судьба во время моего пребывания в Московском Художественном театре, когда я работала с Василием Ивановичем Качаловым.

   Встречалась я и с другими талантами этого театра, работала с ними... Но все это было не то, что Василий Иванович Качалов. Работа с этим выдающимся замечательным актером и человеком не может никогда изгладиться из моей памяти и останется навсегда в моей душе.

   Совсем молодой актрисой встретилась я с Качаловым в период его полного расцвета и артистической зрелости на сцене Художественного театра. Московская молодежь обожала Качалова. Каждое его появление в новой роли было для Москвы великим праздником искусства. Этого праздника ждали, к нему готовились, как к событию, и не раз и не два шли в театр на одну и ту же пьесу, запоминали наизусть произнесенные со сцены фразы, монологи Качалова, унося с собой в душе звук его голоса, его интонации, мимику, пластику жеста и движений.