Сборник стихов. Том 2

Свой первый офис в Колорадо,

Затем свой первый миллион,

Свобода, разум и лояльность,

Семья и в рамке Вашингтон.

Другое, русская реальность.

Начало то же. Первый рупь

В шесть лет на банках из под пива.

В шестнадцать, как не трудолюбь,

И в двадцать пять, как не лениво

На свалках их не собирай,

Под сорок лет все те же банки,

Пакеты с мусором, сарай

С макулатурою, да санки.

Волны

Бьются и бьются глупые волны,

Катят на берег и камень горы,

Водами моря были так полны,

Двигались строем, казались мудры`,

В пену и соль разбились. И ладно.

Кто их жалеет? Из нас, ни один.

В море их слезы тонут обратно.

Сколько их там уже в массе глубин?

Черные слезы, горькие слезы,

Те, что как нефть, неприятны на вкус.

Те, обезличенно безголосы,

Что не услышал бы и Иисус.

Впрочем, услышит, поздно ли, рано

Великодушно простит, и потом

В дно безымянного океана

Молча впитает, означив крестом.

Тени

Так складываются порою тени

В сарае от предметов на гвоздках,

Другое, чем собачки и олени,

Рельефы до мурашек в волосах.

Чужой и Нечто, Фреди Крюгер, Хищник,

Вий, Челюсти акулы, Клоун злой,

В хоккейной маске жлоб с бензопилой,

Вампир… Но, апогей всему – гаишник

С радаром на треноге из костей,

С добычей рядом ставшей на колени

И тянущей ему стопу рублей.

Так складываются порою тени.

Мне виден искаженный барельеф

Начальника в день выплаты получки,

Суровой тещи ненасытный зев,

Детей голодных поднятые ручки,

Поникшую красавицу жену,

Ее слезу, невидимую глазу,

И где-то далеко в шкафу, одну

Под слоем лет родительскую вазу.

Зажмуриться и выключить бы свет.

Владивостоковская Миллионка

Купеческий фасад Владивостока,

За ним мещанские дома кольцом,

Дворы, дворы. За ними видит око

Последний мало-мальски сносный дом.

За ним барак в барак, как шестеренки,

Ночлежки и приюты для бомжей,

И, наконец, трущобы Миллионки

Под маревом китайских фонарей.

Без улочек, приляпаны друг к другу

Притоны и курильные дома,

Над крышами их, мостики по кругу

Петляют, ненадежные весьма.

Прямо на них, разделывают тушку,

Бросая тут же, под ноги кишки.,

В хмельном угаре лапают подружку,

Помой плещут и с утра горшки.

Отрыгивает с ночи Миллионка

Труп проигравшегося морячка,

Какого-нибудь фраера, подонка,

Блатного, или просто чужака.

В его карманах шарят мародеры.

Одежду рвут. До драки за сапог.

Уволокут затем и тело в норы

Под Миллионку, под Владивосток.

Там где секретные ходы Триады

Прорыты под домами между свай,

Вокруг грунтовых вод, одной лопатой,

Связуя Миллионку и Китай.

Яблочный сок

Снегири на яблоне в феврале

С белым-белым инеем на крыле?

Нет же! Это яблоки, вопреки

Всем ветрам, подвешены как снежки.

Не сорвал не скушал их человек,

Не упали с осени в первый снег,

С мармеладной кожицей в холода

Превратились в камушки изо льда,

И звенят качаются, как стекло.

Соберу их всех, отнесу в тепло

Отогрею и, предрассудков без

В сепаратор их положу под пресс.

Как вино у девушки из под ног

Потечет в кувшин из под пресса сок,

Светлый как янтарь и густой как мед,

И хмельной, признаюсь уж, наперед.

Утро

Молчат в тумане сопки острова,

Уснули сосны на груди утеса

Сморенные дурманом сенокоса

Медовых трав подвяленных едва.

По горизонту тонкая канва

Рельефы обозначила белесо,

Мурашками поежилась береза,

О новом дне послышалась молва.

Первый комар запел под кроной ели.

С ним в сладкой полудреме, еле-еле

Настраивая в тембры голоса,

До первенца луча за пол часа

Защебетали птицы из постели

О снах про неземные небеса.

Поле желтых одуванчиков

Каждой весной встают в зеленом поле

Сто тысяч одуванчиков-солдат,

Солдат, которые в земле лежат

Не по своей и не по божьей воле.

У каждого ресницы лепестки

Желтее солнца. В небо, что есть мочи

Торопятся во всю смотреть их очи

Вытягивая шеи-стебельки.

Спешат отцвесть. Пушинкой невесомой

Им только раз в году разрешено

С попутным ветром залететь в окно

Их, в дальнем далеке, родного дома.

Немцов мост

Немцов мост.

То ли ты, то ли я, то ли он

В полный рост

У бордюра стоит, окроплен

Кровью роз,

Вниз стекают они как ручей

Горше слез,

Вопиют громче слов и речей.

И угроз

Ленточки

Цоколи белые обледенелые,

Крыши и матовые купола,

Голуби мокрые, вороны серые

В небе безликом из боя стекла.

Черные липы, кусты по обочине

Ровно по шнурке посажены в ряд,

В доски, как в гробики заколочены

Статуи в парке шеренгой стоят.

Солью и снегом обезображены

Автомобили из лужи в сугроб

Копятся в пробки, чихают разлажены,

Месиво лепят на бампер и "стоп".

Ленточки-символы с лета повязаны

И позабыты, в антеннах видны

Не развиваются, сделались грязные,

Траурно черные, цвета войны.

Мир встанет на место

Чего не боится птица?

Она не боится ветра,

На крылья к нему ложится

Верстая миль километры.

Чего не боятся звери?

Они не боятся воли.

Они выгрызают двери.

Они убегают в поле.

Чего не боятся рыбы?

Они не боятся цели,

На нерест и в мель, и в глыбы

Идут до рубцов на теле.

Чего не боятся пчелы?

Они не боятся пули,

А тысячей, их уколы

Иной раз спасают улей.

Чего не боятся люди?

Должны не бояться слова.

Как только в них смелость будет,

Мир встанет на место снова.

Питерцы в память о сотрудниках Шарли-Эбдо

Поребрик. Машина наряда.