Сборник страшных рассказов. Voice

Помните, в конце девяностых был довольно громкий случай – население целого подмосковного СНТ отравилось неустановленными грибами? В больницы угодили целые семьи, и у всех токсическое поражение мозга, кто-то даже умер, а многие остались «овощами». Потом закончился грибной сезон, и журналисты, а за ними и граждане потеряли интерес к байкам о коварных дарах леса… Не помните? Мы же во всех хрониках происшествий были, даже телевидение приезжало. Если вбить в «Гугле» название посёлка и «отравление», или «грибы», до сих пор кое-какие материалы находятся. О нас ещё иногда на форумах любителей тру-крайма и вообще всего загадочного вспоминают, мы там обычно попадаем в категорию необъяснимых происшествий. Потому что, как верно отмечают въедливые сетевые расследователи, как же это весь посёлок практически в полном составе отравился одновременно? Там что, был какой-то общий стол накрыт, праздник грибного урожая отмечали? Обычно сходятся на том, что либо журналисты переврали, либо дачники каким-то сильнодействующим веществом отравились, может, на ближайшем полигоне испытания проводили и ветер разнес, ну или кто-то из посёлка в военной части или в НИИ работал, вот и утащил на дачу ценную пробирку, огород удобрять или преступным элементам продать потом по сходной цене, времена-то какие были.

Нормальные были времена. И полигонов в окрестностях у нас никогда не водилось. В одном любители загадочного правы – не грибы это были. Совсем не грибы.

* * *

Дело было на излёте августа, и людей в посёлке оставалось мало – мы имели в виду людей нашего возраста и около, от остальных проку не было, ещё припашут копать облепленную песком картошку или трясти яблони, пока последние дни лета пролетают мимо на золотистых паутинках и вплетаются в пряди берёз ярко-жёлтой сединой. В позднем детстве каждое лето последнее, каждое заканчивается трагично и бесповоротно, и кто его знает – вернёмся ли мы сюда после ледяной пустыни зимы и чавкающих весенних луж, и какими вернёмся – беззаботно-прежними или обросшими любовями, репетиторами и прочими пугающими признаками неотвратимого взросления. Каждый год 31 августа мы закапывали на опушке клад с самым ценным – велосипедным звонком, высохшим белым грибом, моим сломанным ножичком, исцарапанными очками для купания – Коляну всё равно весной купят новые, – и невесомым рыболовным поплавком. Ещё там была совсем уже неопознаваемая мелочь, каждый приносил свою, и мы верили – если в следующем июне мы это выкопаем и узнаем, что для чего нужно, если сердце вновь затрепещет при виде поплавка или ножа ранней переливчато-ржавой крапивницей – всё в порядке, взрослость не съела нас и впереди ещё одно огромное лето.

Мы ни разу не находили этот клад на следующий год. Оставляли знаки, рисовали карты с жирным красным крестом, отмеряли шаги, окружали нужное место палочками и камушками, точно дорогую могилку, – но ручьи, птицы и неумение ориентироваться на местности делали своё дело – каждое новое лето съедало наш клад с предыдущим, точно принимая положенную жертву.

В том августе нас, невзрослых людей, оставалось всего пятеро – Колян, которому каждую весну покупали новые очки для плавания, потому что он обожал разглядывать в буроватой тёмной воде быстрых уклеек и растопыренных окуней, – Аня-большая, которая, к нашему тайному расстройству, всё больше ускользала от нас во взрослость и на постоянной основе носила хлопковый лифчик, – Анька-дурочка, получившая такую кличку не в целях незнакомого нам тогда буллинга – в те времена это звалось травлей, а у нас и в мыслях не было травить Аньку, наоборот, мы следили за тем, чтобы облюбовавшая примерно восьмилетний возраст и не желавшая его покидать вслед за упорно растущим телом Анька не терялась в лесу, не ревела, утопив в канаве очередную тапку, не показывала голую задницу сезонным рабочим, которые не понимали, что Аньке на самом деле восемь. И каждое лето, год за годом, мы утирали Анькин расквашенный нос и учили её пользоваться велосипедным тормозом.

Ещё был Стас, очень серьёзный, он умел заводить мотоцикл и курить. При других полувзрослых ребятах, которых он звал «своими пацанами», он делал вид, что не знаком с нами, но мы терпели. Однажды он подрался из-за нас с Батоном.

В каждой дачной компании есть свой Батон, и наш был очень злобный. Стас любил собирать грибы, а «своим пацанам» это было неинтересно и даже как-то не по статусу. А лучше всех в нашей компании грибы умела искать я. Я знала, чем летние опёнки отличаются от осенних, а осенние – от полумифических зимних, как не перепутать зонтик с мухомором, как лизнуть губку перечного гриба, чтобы во рту стало остро, но не противно, я разбиралась в чешуйчатках, умела найти огненную, королевскую, а в негрибные сезоны выслеживала на деревьях обширные наплывы лесного цыплёнка, трутовика серно-жёлтого, и гордо тащила мимо шуршавших пустыми пакетами пенсионеров корзины со строфариями, склизкими мокрухами и невзрачными денежками, из которых получался ароматнейший бульон.

– Грибоуборочный комбайн, – дразнились пенсионеры.