– У неё всё Насти, – кивает сиделка. – А я дурочка почему-то. Серчала сперва, потом привыкла.
Я знаю, почему дурочка, но молчу.
И вот что я думаю. Записывают же не только сведения всякие, знания. Вирусы тоже записывают. Вот ковид помните? Вирусу надо не только записаться в человека, но и развиваться, а чтобы больше разносчиков было, надо медленнее их убивать, чтоб побегать успевали, поконтактировать. И способы передачи разные бывают. Сначала, чтобы внедрить, прямо в мозг записали, а потом пошло – воздушно-капельный, через насекомых, через экскременты, что там ещё бывает, я не инфекционист, не диванный даже, я, может, глупости сейчас говорю.
Я сторож. Я слежу.
Пока мир наш с ума сходит, в небо поглядывает, на соседей косится, ракетами перебрасывается – тянутся где-то тоненькие ниточки, встречаются, сплетаются, пыхнет белёсое облачко спор, чихнёт кто-то. И вот-вот что-то начнётся, а может, и идет уже по плану. Вы заметили, что их стало больше? Людей с глянцево натянутой кожей, с пустыми глазами у переносицы, с плотью такой дряблой, будто под ней совсем нет костей, но силы у них хоть отбавляй. Многие даже перестали носить шляпы. И у них действительно нет волос, так, пара приклеенных чёрточек или наращённые у самок для отвода глаз.
Если вы видели что-то похожее, если вы знаете – свяжитесь со мной. Для того в журнал и пишу. Координаты оставлять не буду, если вы тоже из сторожей – сами найдёте. А если вы безволосые, в шляпах – тоже приходите. Ножи бросать я научилась, и коллекция у меня теперь знатная. Там есть нож Стаса. Вы его знаете. Я ещё больше полюбила ножи после того лета.
Иногда мне снится наш посёлок. Что я там на утреннем поле, в мокрой траве, замыкаю собой спираль. Тончайшие острые косточки втыкаются мне в уши, и мир гаснет, а я чувствую, как на мягкой оболочке моего мозга, в каждой студенистой борозде проступают кровянистыми ожогами неведомые письмена.
Ольга Покровская
Чёрные крылья
Бизнесмен Лёша Бирюков, которого несмотря на шестой десяток приятели так и звали Лёшей, выпивал и закусывал на ресторанной веранде с другом Саней Троицким и наблюдал, как в кафе через улицу дымили шашлыками и вывешивали ковры.
– Баранинка пошла! – хохотал он, тыча пальцем в вывеску.
Лёша знал правила приличия, но не всегда давал себе труд их соблюдать. А сейчас он был на отдыхе и расслаблялся.
Вечер был спокойный, вдоль увитой лианами веранды девушки выгуливали собачек, а из-за стен кафе поднимался густой
Ольга Покровская
дым. Правда, дух был не бараний, а скорее палили старые покрышки.
– Наверное, свадьба, – предположил Саня. – Или юбилей.
– Не знаю, – хмыкнул Лёша, весьма наблюдательный, как большинство самостоятельных людей, чьё благополучие и безопасность зависят от умения сориентироваться. – Только в этой забегаловке вытяжки нет. Что там за кухня, не знаю.
– Как это? – поразился Саня. – В кафе нет вытяжки?
– Кафе такое, – у Лёши сложилось конкретное, подсказанное жизненным опытом, предположение. – Может, наркотики фасуют, а в задней комнате склад для ворованного.
Они, как солидные люди, сидели в самом чистом заведении района, и вокруг находилась приличная публика: пожилая семейная пара и молодая компания с детьми. Дисциплинированные дети вели себя смирно, а пожилая пара негромко возмущалась порядками в римском аэропорту.
Дым рассеялся, и приятели отвернулись, продолжая беседу о старых знакомых.
– Давно Пеночкину не звонил? – спросил Саня. – Он вроде зашился.
Лёша отмахнулся.
– С ним разговаривать трудно, ей-богу. Детство задержалось. Ему говоришь «здрасте», а он пальцы веером и начинает… – Лёша, передразнивая Пеночкина, растопырил пятерню и гнусаво затянул:
– «Па-ни-маешь, па-цан…». Люди давно по-другому живут, – Лёша обвёл широким жестом виноградные лианы, девушек с собачками и подозрительное кафе.
Саня проследил за его рукой и остановился взглядом на крыше девятиэтажки, где появились тёмные фигурки и потащили что-то к перилам.
– Я надеюсь, – сказал он, щурясь, – эти кретины хоть внизу огородили?
В этот момент внушительный кусок рубероида полетел вниз.
– Меня так в Праге чуть не убили, – пожаловался Саня. – И не узбеки какие-нибудь. Просвещённые европейцы, мать их.
И он рассказал, как на Петржинском холме его едва не зашибли спиленным бревном.
Лёша кивал, но не отрывал взгляд от крыши, где происходило нечто странное. Очередной кусок рубероида не рухнул вдоль стены, как предыдущие, а замысловато спланировал, пролетел половину пути и двинулся по воздуху прямо к наблюдателю.
– Ааа! Ээээ! – испуганно заголосил Лёша, тыча руками в непонятный объект.
Саня не присоединился к Лёшиным протестам против нарушения законов природы, а только выпучил глаза.
– Ты чего? – спросил он. – Постучать?
Он решил, что приятель подавился креветочным салатом.
– Во! Во! Летит!
– Да кто летит? Где?