— По правде говоря, — сказал Мейер, — я начинаю забывать вкус настоящего кофе. Теперь все, что я ни ем, имеет вкус картона. Грустно.
— Слезы душат, — поддакнул Темпл.
— Бывают, конечно, утешения, — сказал Мейер устало.
— И какие же? — спросил Уиллис, все еще улыбаясь.
— У одного из моих друзей жена взяла за правило готовить так, что все блюда имеют вкус опилок. — Уиллис громко засмеялся, Мейер хмыкнул и пожал плечами. — Я думаю, что картон все же лучше опилок.
— Вам следует иногда меняться женами, — посоветовал Темпл. — Все не так скучно.
— Ты имеешь в виду только еду? — спросил Мейер.
— А что же еще?
— Зная твой грязный язык… — начал Мейер, но в это время на столе Темпла зазвонил телефон. Темпл снял трубку.
— Восемьдесят седьмой участок, — сказал он, — детектив Темпл. Угу. Хорошо, я пошлю людей. Договорились. — Он повесил трубку. — Порезали человека на Южной Четырнадцатой, Левин уже вызвал «Скорую». Мейер, Хел, хотите поехать?
Мейер подошел к вешалке и стал натягивать на себя пальто.
— Отчего так происходит, — поинтересовался он, — что мне всегда выпадает ехать, когда на улице лютый холод?
— Какая больница? — спросил Уиллис.
— Городская, — сказал Темпл. — Позвони потом, хорошо? Похоже, дело серьезное.
— Почему так?
— Боюсь, что это убийство.
Мейер никогда не любил запаха больницы. Его мать умерла в больнице от рака, и он никогда не забудет ее искаженного болью лица, не забудет запаха болезни и смерти, засевшего в ноздрях навсегда.
Врачей он тоже не любил. Его неприязнь к врачам, возможно, была связана с тем, что злокачественную опухоль у его матери первоначально приняли за жировую кисту. Но, кроме этого, он находил врачей невыносимо самовлюбленными и неоправданно многозначительными. Образование Мейер уважал. Он сам окончил колледж, а уж потом судьба забросила его в полицию. Врач, по его представлению, был выпускником колледжа, получившего степень доктора. А степень доктора — это просто четыре года дополнительной учебы. Учеба, которая требовалась врачу, чтобы начать собственную практику, была сродни профессиональной подготовке любого человека к любой успешной работе. Мейер никак не мог понять, почему врач должен чувствовать себя выше, скажем, специалиста по рекламе.
По его предположению, это было связано с выживанием — ведь врач, как считалось, держит жизнь людей в своих руках. Мейеру казалось, что врачи очень точно назвали свою деятельность врачебной практикой. По мнению Мейера, они только и делали, что практиковались. Так что пока врачи не достигнут совершенства, он, Мейер, будет держаться от них подальше.
К сожалению, врач-интерн, в руках которого находилась жизнь Марии Эрнандес, не изменил мнения Мейера о врачах.
Это был молодой высокий блондин с короткой стрижкой. Кареглазый, с правильными чертами лица, он хорошо выглядел в своем чистом белом халате. Еще он выглядел испуганным. Блондин, наверное, видел расчлененные трупы во время учебы на медицинском факультете, но в его практике Мария Эрнандес была первым живым человеком, которого так изуродовали. Он стоял в больничном коридоре, нервно затягиваясь сигаретой, и отвечал на вопросы Мейера и Уиллиса.
— В каком она сейчас состоянии? — спросил Уиллис.
— В критическом, — ответил врач.
— Сколько она еще продержится?
— Это… это трудно сказать. Она ужасно порезана. Нам… нам удалось остановить кровотечение, но она потеряла слишком много крови еще до того, как попала сюда. — Врач сглотнул слюну. — Трудно сказать.
' — Нам можно поговорить с ней, доктор Фредерикс? — спросил Мейер.
— Нет… не думаю.
— Она может говорить?
— Я… я не знаю.
— Ради бога, возьмите себя в руки! — раздраженно произнес Мейер.
— Простите, не понял, — сказал Фредерикс.
— Если вас тошнит, сходите в туалет и возвращайтесь, тогда и поговорим.
— Что?
— Послушайте меня, — терпеливо начал Мейер. — * Я знаю, что вы отвечаете за большую сверкающую больницу, и, возможно, вы лучший в мире хирург, так что пуэрториканская девчонка, заливающая кровью ваш чистый пол, всего лишь досадное неудобство. Но… -
— Я не говорил…
— Но, — продолжал Мейер, — случилось так, что кто-то изрезал эту девчонку, и нам надо' найти этого человека, чтобы такое не повторилось вновь и, кстати, чтобы не доставлять вам новых неудобств. Заявление умирающего — правомочно: доказательство. Если человек делает заявление, когда у него нет надежды-выжить, суды считаются с этим. Скажите мне iecTHQ, девушка будет жить?
Фредерикс удрученно молчал.
— Будет?
— Не думаю.
— Тогда можно с ней поговорить?
— Я должен проверить.
— Так будьте добры, ради всего святого, идите и проверьте.
— Да. Да. Сейчас. Вы понимаете, что не я за это отвечаю.
Я не могу дать разрешения на допрос девушки без указания.„
— Идите же, наконец, — попросил Мейер- Проверьте. И побыстрее.
— Да, — сказал Фредерикс и быстро пошел по коридору.
— А ты знаешь, какие вопросы мы должны ей задать? — 4 спросил Уиллис. — Чтобы суд принял ее показания?
— Думаю, что знаю. Хочешь потренироваться?
— Неплохо бы. Кстати, нам понадобится и стенографист.