Счастье — это теплый звездолет

Это случилось, когда с проигрывателя звучала запись стихов. Мийша наполовину слушал, наполовину разглядывал крышу нового здания для минералов и растительных волокон, доставленных разведчиками из джунглей. На соседнем поле вращалось водяное колесо. Из прошлого возникла картинка: он своими руками укладывает замковые камни в свод цистерны. В тысячный раз вспомнилось, что они подогнаны не идеально. На следующий год надо…

На следующий год его не будет в живых. Все это останется молодым загорелым богам. Он с умилением вспомнил их любопытные взгляды, обращенные в сторону корабля, а затем вверх, к небу. Они никогда не узнают то, что знает он, но думают они как цивилизованные люди. Это то, что он сделал: не Озимандия, но Отец[55]. Его бессмертие. Я умру, но не умру.

— Ты не вызрел? — прозвучала в мозгу мысль нойона.

Проигрыватель бормотал слова Джефферса: «Дети, умеренней будьте в любви к человеку…»

— Тебе не понять, — сказал Мийша нойону. — Ты ничего не строишь, ничего после себя не оставляешь.

«…В ней — западня для всех великодушных, в нее — говорят — попал и Бог, бродя по земле»[56].

Он выключил проигрыватель.

— Тебе этого не понять. Спора, бог весть что, без рода и будущности. Человек — млекопитающее, мы строим гнезда и заботимся о потомстве.

Огромная панорама гнезд открылась перед мысленным взором: из слюны, шелка, из выщипанного у себя пуха, вырытые в земле, выбитые в скале, сотканные в воздухе, на айсбергах; кладки яиц в пустыне, в глубоководном иле, яйца-икринки, вынашиваемые в кожистых сумках, во рту, на спине, яйца, которые морозными неделями согревают между перепончатыми лапами, откладывают в тела жертв, охраняют на открытых ветрам утесах.

— Даже те чудища, что идут сюда, — сказал он. — Все ради яиц, ради потомства, хотя сами они погибнут. Да, я умираю. Но мой род живет!

— Почему ты прекращаешься? — спросил нойон.

И вот тогда пришел страх. Вслух Мийша сказал сердито:

— Потому что ничего не могу с этим поделать. А ты можешь?

Тишина.

Повисший в воздухе вопрос обрел смысл, которого Мийша в него не вкладывал. Может ли это нечто, которое он назвал нойоном, сделать… что-нибудь?

Неощутимое усилие — слабее притяжения звезды — коснулось мозга, и холодное зернышко страха пошло в рост.

— Можешь ты… — начал он, подразумевая: «Можешь ты меня вылечить? Можешь исправить мое тело?»

Однако, формулируя, Мийша понял, что спрашивает не о том. Тяга была повсюду, она увлекала туда, куда он не желал смотреть. Нойон хотел сказать… сказать…

Мозг приоткрылся, и Мийша ощутил отверстие, через которое тянулись наружу голые перепуганные побеги его «я». Он выскальзывал, выплывал в темный свет, в огромное не-пространство, где были… голоса?., едва различимые голоса из-за далеких галактик, призраки, оборванные нити кочующих мыслей, зыбкая сеть… чего-то… в затерянной вне времени огромности, в… жизни? Жизни-смерти? Нематериальные энергии в ветре небытия тянули, мягко тянули его… тянули…

Нет! Нет!

В ужасе Мийша закрылся, собрал себя в комок, вернулся к жизни на четвереньках под веткой нойона. Свет, воздух. Он ловил их глазами, ртом, щупал землю… и внезапно потянулся сознанием к разорванной связи. Ее не было.

— Матерь Божия, и это твое бессмертие?

Нойон молчал. Исчерпал силы, чувствовал Мийша. Нойон каким-то образом приоткрыл измерение, чтобы показать…

Чтобы пригласить.

И тут Мийша понял: третьим, последним желанием может быть… это.

Он лежал без движения, пока солнце клонилось к закату, не слышал звуков жизни вокруг… Уйти нагим, одиноким… Уйти. Одному… Голоса… был ли смысл, некий непостижимый смысл в космической пустоте?.. Уйти навсегда, навстречу… чему-то запредельно чужому… уйти в одиночество… навеки освободить свою сущность, свое подлинное «я», от крови, зачатия, забот…

Холодная мелодичная песня звенела в его мозгу. Уйти… одному… свободному… Второй голос в двоедушном человеческом сердце. Самое заветное желание самой человеческой его части. Освободиться от тирании рода. От любви. Жить вечно…

Мийша застонал, чувствуя близость неба и в то же время — живую кровь, стучащую в сердце, в его зверином сердце. Он животное — человеческое животное, и его потомство в опасности. Ему туда нельзя.

Еще до того, как солнце ушло за горизонт, он вздохнул и поднялся с земли.

— Нет. То, что подходит тебе, не подходит мне. Я должен остаться с моими соплеменниками. Не будем больше об этом. Если ты в силах помочь мне еще раз, помоги мне спасти мое потомство.

Это было несколько недель назад, до начала строительства стены. Теперь Мийша смотрел на нее, силясь запечатать память, унять глубинную предательскую тягу. Он заметил, что лазер установили, и в то же мгновение услышал приближающиеся шаги.

— Отец?

Пьет высился над ним, глядя на море. Мийша понял, что свист за последнее время стал громче. Люди на берегу уже не ходили, а бегали, взволнованно перекрикиваясь.

— Бетель сказала, ты останешься здесь.

— Да. Я хочу попробовать… э… кое-что. Где будешь ты?

— У лазера. Мы с Павлом бросили жребий. Ему достался плот с командой ремонтников.