Счастье на кончике носа

До меня донесся всхлип, а затем кто-то втянул несколько раз сопли. Мы уже шли по коридору, но мне не хотелось идти. Упасть и пропасть. Не слышать никого, не видеть никого. Чтобы вокруг было пусто… так же, как и у меня внутри. Чтобы исчез противный запах лекарств, на который еще несколько часов назад я даже не обращала внимания. И Наташа… Хотела ли я видеть ее? Вот она рядом, прижималась ко мне, тащила почти на себе, рыдала едва ли не в голос, жалела. Почему она меня жалела? Потому что мне должно быть больно? Но это не так. Внутри пустота, а не боль. И этот плач новорожденных. Почему они кричали? Они тоже меня жалели?

— Время кормить детей. Что с ней? Их сюда нельзя. И как мне поступить? — доносились обрывки фраз. А я все лежала на кровати, ощущала ладонь Наташи, поглаживающую мою спину и смотрела в окно. Сначала там светила луна. Потом встало солнце. Подруга то появлялась, то исчезала… Кажется, она прощалась, извинялась, что не может остаться, шептала что-то про Степана, про наш с Женей дом, про похороны. И снова за окном стемнело, а в стеклах отражалось мое бледное лицо. Там еще соседка возилась со своей дочерью, а после остановилась и посмотрела на меня, прямо в глаза, в этом блеклом отражении, будто заглядывала в самую душу и выворачивала ее наизнанку. Строгий и безжалостный взгляд.

— Лиза, — строго окликнула меня она, а после оказалась рядом. — Лиз, может хватит, а? Ты так молоко потеряешь, а тебе двух пацанов еще кормить. Знаю, больно оно. Я год назад брата потеряла, но надо взять себя в руки. Твои вон богатыри громче всех плачут, хоть и покормила их медсестра. Слышишь? Даже под колпаком кличут тебя. Давай пойдем к ним. Покормишь. Ну, чего тебе стоит? В туалет-то вон сходила пару раз. А тут сыновья. Лиза, слышишь? — она начала меня тормошить, раздражать, но и была права. Каждым словом.

— Поможешь? — не узнала я свой голос. Сиплый совсем.

— Конечно, — наконец никто не дотрагивался до моей кожи, — Только не шуми сильно. Людочка только заснула.

Я встала и накинула на себя халат. Марина захватила мою ладонь и повела, будто воспитатель в детском саду, принимать свое наказание. А может, спасение? Я шла и думала: если полностью погружусь в воспитание детей, может, оно отпустит меня? Хотя, как сильно меня захватила потеря? Вон, даже слез нет.

Вскоре мы вошли в ПИТ. Я подошла к своим сыновьям, на этот раз не отделенных от меня стеклом. Старшенький плакал, но негромко. Я взяла его на руки и устроила поудобнее, чтобы покормить. Он ведь наверняка голоден? Молоко не ушло. Это значит, что я сильная? Смогу стерпеть и такое?

Плач стих, однако взгляд продолжал блуждать по лицу моего крошечного малыша.

— Ярослав, — его имя вырвалось из уст вместе со жгучими слезами. Оказывается, они были. А мне казалось их нет.

Пока сын ел, я ревела. Тихо. Без звука. Кусая губы и стискивая зубы. А после того, как он уснул, подошла ко второму. Все внутри боролось со жгучим желанием дать имя мужа, но в итоге именно оно прозвучало.

— Евгений, — только и прошептала.

После я еще долго плакала, но уже в объятьях Марины. Не знаю, зачем ей понадобилось утешать совершенно постороннюю женщину, однако я всей душой благодарила ее за эту поддержку, за человечность, за то, что многие теряют, а кто-то никогда и не обретает.

Наутро ко мне снова пришла подруга. Она сообщила, что похороны будут завтра, только как я могла оставить детей и поехать? Отпроситься? Не хотелось. Страх не давал покоя. Я боялась, что увидев его, сломаюсь. Потому не пошла. Смалодушничала. Не сумела. Убежала от боли. Обрекла себя на осуждение. Но не пошла. А потом снова ревела.

Спустя неделю меня выписали.

Глава 19

— Лизка, давай помогу, — подбежал ко мне папа и взял в руки Славика.

— Ну, вот, — притворно огорчилась я. — Будущая бабушка отобрала младшего, дед — старшего, а мама осталась ни с чем. И для кого, спрашивается, рожала?

— Для меня, — прижалась к моему бедру Машка и заглянула в глаза. Мы смогли с ней встретится лишь на второй день после похорон. В тот момент мне показалось, будто дочь за несколько дней повзрослела. Ее взгляд изменился, да и речь стала спокойнее. А долгое молчание ребенка заставила меня чувствовать свою вину, хотя по сути Женя сам себя и сгубил.

Наташа рассказала, что завели уголовное дело, и вина за произошедшую аварию целиком лежала на моем муже. Как оно будет дальше, пока неизвестно. Однако, что меня удивило — Тимофей вызвался защищать Женю. Почему? Из каких побуждений он ввязывался во все это, я так и не поняла. Думала, гадала, строила предположения, но так и не нашла объяснение.

Пассажиры Ауди, в который врезался Женя, к счастью, остались живы и обошлись лишь ушибами, только водителю придавило руку. Наташа рассказывала еще многое, но эти детали начали меня раздражать, поэтому я попросила ее больше не упоминать случившееся.

А сейчас мы вошли в подаренную папой квартиру, где несмотря на постигшее нас горе, висели белые шары. Лишь несколько. Над двумя узенькими кроватками, стоящим в дальнем углу гостиной.