Счастье на кончике носа

— Не суди ее строго, Лиз. Ты ведь тоже мать.

— Это было бы для меня очень сильным ударом, — отвернулась от него, не выдерживая хмурого осуждающего взгляда. Они слишком остро воспринимали любую критику по поводу матери, — но зная, что где-то там есть частичка моего ребенка, я бы…

— Не надо, — прервал он спокойным, но резким тоном. — Лучше осмотри тут все. Я подожду пока в гостиной.

— Хорошо.

Мой дом оказался почти прежним, но пустым. Только стена в коридоре оказалась свежевыкрашенной. Запах едва угадывался. Что же здесь было? В кухне не хватало посуды. Нет, я не вынюхивала ничего, просто отлично помнила все, чем мы были богаты. И едва входила в помещение, как тут же замечала какую-нибудь недостачу. В других комнатах все оказалось почти нетронутым. Однако приложенную к уборке руку Наташи я заметила сразу. Она всегда так складывала подушки. На старый манер.

Спальня стала самой сложной частью прогулки по дому. Все те же серые шторы, антрацитовые стены, белоснежная кровать, нежно-розовые подушки, белая мебель… рамочки с фотографиями были другими. Разбил? Дурак.

Я присела на край кровати. Мысль о том, что он здесь развлекался с Валерией вызывала столько противоречий в душе. Пока я страдала там, он отдавал себя другой. Глупо-то как. А я тем временем боялась даже посмотреть в глаза другому мужчине. Строила из себя верную жену, хотя в какой-то момент перестала иметь для Жени значение. И учитывая, что нигде не видно моих фотографий, по мне здесь никто не скучал. Так стоило ли тогда беречь все это? Я не смогу вернуться сюда, ложиться в эту саму кровать и жить дальше. Не хотелось тонуть в воспоминаниях. Все хорошее, что было между нами и все плохое тоже пусть останется тут. А я…

— Ты все? — Степа встал с дивана.

— Да. Надо будет распродать мебель и сделать косметический ремонт.

— Зачем? — напрягся мужчина.

— Я продам дом.

— Постой! Почему? Лиза, это же…

— Нет, не глупость. Я хочу начать жизнь с чистого листа, Степ. Мне надо поднимать детей, Маша пойдет в школу, с зарплатой в пятнадцать тысяч далеко не уйдешь.

— Мы поможем!

— Вы не всегда сможете мне помогать. Скоро у вас самих появятся дети. Не отговаривай. Продав дом, можно будет приобрести трехкомнатную квартиру, чтобы детей устроить. Потом как отдам Славика с Женей в детский сад смогу найти работу получше, пойду на повышение квалификации…

— Нет, Лиз, — остановил он мой поток слов жестом, — попридержи коней. Это же не просто дом, это память.

— Память в моей голове, Степа, в моем сердце, в моих детях. А это только стены, окна, двери… И многое здесь недешево, так что деньги выручу хорошие. Наверное, я совершаю кощунство. Наверное… Только белый лист с того и начинают заполнять, лишь отрезав часть своего прошлого.

Мужчина нахмурил брови. Осуждал. И не мог скрыть это. Слишком острой была потеря, слишком сложной…

— Поехали.

— Думал, ты заберешь чего.

— Да тут всего пакет одежды для детей. Мы еще сюда вернемся.

Вскоре мы выехали на трассу. Посещение могилы мужа вообще отдельная история. Я не знала, какие слова говорить, как показать свою скорбь, дабы Степа не назвал меня черствой. Просто отпустила. Почему так? После визита Тимофея, моей грубости, его молчаливого ухода, меня охватил страх. Настоящий такой, от которого кровь стынет в жилах. В кого я превращалась? В ворчащую склочную бабу? Вместо нежности и любви к своим детям, я начинала день с недовольства, едва не напугала Машу своим криком… Любимую дочь, которой было в сто раз тяжелей. Ей были чужды понятия предательства, взрослые разборки, и эта тонкая грань между правдивыми чувствами и ложью едва ли ею прознавалась. Для Маши существовали папа и мама. Вместе. И любовь была одинаковой, как ко мне, так и Жене. Поэтому желание изменить нашу жизнь стало нестерпимым…

Обо всем этом я сообщила своему умершему мужу, глядя на разноцветные венки «Дорогому сыну», «Любимому папочке», «Доброму человеку от коллег»… Как будто подписанные открытки. И я тоже добавила одну такую же. «Дорогому мужу».

Был ли он мне дорог? Несомненно. Но останавливаться, зарываться с головой в песок не хотелось. В конце концов я живая. И не ясно сколько времени осталось для счастья. А оно было в детях. Пока что только в детях. Дальше уже как Бог даст.

Мы вернулись, когда уже стемнело. К этому времени Наташа разобрала небольшую ёлку, а Машенька нарядила ее. На столе дымился пирог и в духовке разогревалась приготовленная мною утром картошка с мясом.

— Я решила испечь что-нибудь, — начала оправдываться подруга. — а то малыши уснули, а Машуня рассказала о мечте стать кулинаром.

— Да, я стану знаменитой! — гордо задрала нос моя девочка. — Тетя Наташа разрешила мне самой втыкать ягоды в тесто. А еще пудру тоже сыпала я.

— Мамина умница, — обняла я свою красавицу. — Наверняка он очень вкусный получился.

— Мы будем кушать? — спросила дочка и гулко сглотнула, оповещая о том, что не прочь полакомиться. По взгляду гостей стало понятно — они тоже голодны.