Счастье волков

А вот у Хикмета было другое… странно, но он находил в себе какое-то чутье, которое безошибочно подсказывало – лжет человек или нет. Он видел это точно так же, как другие видят русые волосы или голубые глаза собеседника. И если человек лжет полицейскому – то надо думать, почему.

Вермееру он никогда не говорил об этом – тот посмеялся бы, Вермеер вообще не верил ни во что, что не укладывалось бы в его протестантскую логику. Но он умел прислушиваться к себе.

И в этом агентстве ему солгали и не раз…

Пока Хикмет думал, что делать, зазвонил телефон. Он посмотрел на номер – служебный.

Когда комиссар подъехал – тут были люди из его отдела. И пожарные. Огонь уже потушили…

– Что произошло?

Инспектор Гюле достал телефон, нашел галерею.

– Вот, посмотрите…

Комиссар Хикмет взял телефон, начал просматривать кадры, чувствуя, как сильнее бьется сердце и темнеет в глазах.

– Полицию вызвала уже пожарная охрана, никто из соседей не вызвал. Показания они давать отказываются, но то, что удалось установить, – подъехали две машины, вышли несколько человек в масках, жестоко избили владельца заведения, клиентов прогнали, само заведение подожгли. И вот… это на стене было написано. Напротив.

Черная краска. Баллончик.

Смерть жидам!

– Где она?

– Она туда сразу поднялась. Эфенди комиссар…

– Спасибо, инспектор. Завтра продолжим.

– Да, эфенди…

Комиссар Хикмет зашагал к приемному покою, чувствуя, как давит на него небо…

Альсия сидела на стуле в коридоре больницы. Когда он приблизился, она предостерегающе подняла руку.

– Нет. Не надо.

Он остался стоять.

– Он жив?

– Сейчас делают операцию.

Хикмет хотел сказать банальное – иншалла, он поправится, но тут же вспомнил, что бойфренд Альсии еврей, а про еврея нельзя говорить иншалла – это харам. И Альсия это, видимо, заметила.

– Он… поправится.

Она нервно встала со своего стула. Достала сигареты, несмотря на то что тут нельзя курить.

– Господи… господи, зачем я сюда вернулась. Можно было бы остаться там, но я поверила… поверила.

– Разве ты вернулась не ради нас?

– Ради нас… ради вас… я вернулась ради страны, я верила, что вот-вот, совсем скоро – мы вступим в ЕС или начнем, по крайней мере, вступать. Какой же я была дурой…

– Зачем ты это здесь говоришь?

– Затем, что кто-то, когда-то должен это сказать! Нас не пригласили в ЕС, потому что нам нечего там делать! Мы остаемся такими же, какими были и сто, и двести, и триста лет тому назад. Мы можем носить костюмы британского кроя, но только свистни – и мы готовы бежать за коляской[10].

…

– Эти люди, которые избили Моше… которые подожгли ресторан, в который он столько вложил, – им разве место в Европе? Нет, нам место вне Европы, рядом с Путиным и этим… китайским лидером. Или даже северокорейским. Наш Султан если и мечтает на кого-то быть похожим – так это на них!

Хикмет машинально оглянулся – упоминать Султана в таком разговоре было опасно даже здесь. У стен были уши.

Но никого не было. Была медсестра, но она была далеко и наверняка не слышала.

– Боишься?

– Чего?

– Мы все боимся. Говорить, думать, жить…

– Что ты несешь?

– Я не несу. Я говорю правду. Нельзя освободить человека больше, чем он свободен внутри, в душе. Я говорю. А ты можешь и дальше молчать.

Комиссар посмотрел на свои руки.

– Я их найду. Клянусь, я их найду.

Альсия горько усмехнулась.

– Не старайся, братик. Это никому не нужно. Моше рассказывал, соседи бросали ему крыс, чтобы те забежали на кухню, и раз в неделю стучали в министерство труда, что у него работают нелегалы…

17 сентября 2020 года

Стамбул

Утром на оперативном совещании криминальный комиссар Хикмет доложил свои соображения по ликвидации устойчивых этнических банд в азиатской части города. Доклад был плохой, он и сам бы так его оценил…

Тем не менее, публично его никто не критиковал.

После совещания он просмотрел сводку по городу. Не найдя там чего искал, пошел к машине, ругаясь про себя последними словами.

Полицейский комиссар районного участка был толстым, усатым – типичный турок пожилых лет. Явно дорабатывает до пенсии, неофициальный хозяин района, если где-то кто-то кого-то побил, что-то украл – ему скажут. Потому что уважают. Обратная сторона этого – он зависит от своего района так же, как и район от него. Против общественного мнения он никогда не пойдет. Он один из них. Ему тут жить. Его детям тоже.

– Почему не зарегистрировано как бандитское нападение – нападение на кафе Моше Аялона?

Полицейский из района пожал плечами.

– А что тут регистрировать? Владелец кафе пострадал при пожаре, когда на него обвалилась стена. Я больше ничего не знаю.

…

– А разве что-то другое было, эфенди?

Комиссар посмотрел в глаза полицейскому, затем резко развернулся и пошел на выход.

Если вам надо узнать, что происходит в квартале, ищите кафе, где собираются старики. Его хорошо заметно – по тому, как собираются на улице люди. Вроде и не заказывают ничего, но кафе никогда не разорится. Это общественное мнение, тут и судят, и выносят приговор. И если в таких районах, как Левент, можно на это наплевать, то тут – нет.