Оттолкнув его, бросаюсь к выходу, расстегиваю молнию и в одном нижнем белье выбегаю на деревянную площадку. Дыши, Алиса. Чувствую, как по щекам текут слезы. У меня больше никогда не будет права на нормальную жизнь. Дыши, Алиса. Сердце колотится в груди с пугающей скоростью. Чувствую, как на плечи ложится легкое покрывало, и только тогда понимаю, что дрожу от холода. Джереми осторожно укутывает меня в покрывало, не касаясь руками.
– Нам необязательно ничего делать, – говорит он. – Все будет хорошо.
Его голос звучит серьезно и успокаивающе. Киваю, но не могу справиться с рыданиями и, как заезженная пластинка, в панике повторяю:
– Прости, мне очень жаль, прости…
– Тебе не за что извиняться.
Поколебавшись, Джереми осторожно притягивает меня к себе и обнимает. Воздух врывается мне в легкие с силой потока, разрушающего плотину. Я снова могу дышать. Я стою там, в трусиках и лифчике, закутанная в покрывало, и рыдаю у Джереми на плече. Он гладит меня по волосам, тихо повторяя, что «все будет хорошо». Ложь. Из тех, которую говорят детям, чтобы успокоить и рассеять их печали.
Тем не менее я чувствую, как судорожно сжатые мышцы спины постепенно разжимаются и мое дыхание становится более ровным. Я удивляюсь тому, что нахожу столько утешения в объятиях Джереми, потому что иногда он кажется невероятно холодным и отстраненным. Проходят долгие минуты, а потом Джереми говорит:
– Ты простудишься. Пойдем внутрь. Или если хочешь, я провожу тебя до твоей палатки…
После этой дурацкой панической атаки мне меньше всего хочется оставаться одной.
– Пойдем внутрь.
– Ложись под одеяло, – говорит он, застегнув молнию. – Замерзнешь.
Все еще в нижнем белье, проскальзываю под одеяло и натягиваю его до подбородка. У меня зуб на зуб не попадает. Джереми садится на край постели и невозмутимо смотрит на меня. Интересно, о чем он сейчас думает? Наверное о том, что я сошла с ума и он не знает, как от меня избавиться…
– Хочешь поговорить? – спрашивает Джереми.
– О чем?
– Не знаю… Ты кого-то потеряла, верно?
Его прямота меня обескураживает. Нет, я не хочу говорить. Возможно, при других обстоятельствах я бы и согласилась, потому что Джереми не похож на проходимца. Он кажется честным, а честность встречается сейчас настолько редко, что приравнивается к великой ценности. Но я не могу. Если он узнает, что я сделала, то потеряет ко мне интерес и едва ли удостоит меня состраданием. Не знаю, почему, но мне ужасно не хочется его разочаровывать.
– Нет. Просто иногда у меня случаются панические атаки. – Мой голос звучит резче, чем мне бы хотелось. – Вот и все. Прости, что испортила тебе вечер.
Джереми кивает, надевает футболку и джинсы.
– Ты ничего не испортила. Хочешь посмотреть какой-нибудь фильм?
На мгновение теряю дар речи. Я совсем не ожидала, что он предложит мне посмотреть фильм, и спокойствие, с которым он это сделал, странно успокаивает.
– Но ведь здесь нет телевизора…
– У меня с собой айпад.
Поколебавшись секунду, спрашиваю:
– А какие фильмы у тебя есть?
Джереми берет лежащий на постели планшет и прокручивает список скачанных фильмов. Похоже, он полностью взял себя под контроль: дыхание выровнялось, и от былого возбуждения не осталось и следа. Подтягиваю колени к груди. Сколько бы я ни смотрела на Джереми, мне не прочитать его мысли. Но, несмотря на его немногословность, с ним мне спокойно. У меня нет этому объяснения.
– Итак, у меня есть «Реквием по мечте», все части «Матрицы», «Шестое чувство» и «Холодное сердце».
– «Холодное сердце»? – переспрашиваю я, выгнув бровь.
– Некоторые дети не выходят на улицу без соски или любимой игрушки, а у Зои периодически возникает неконтролируемая потребность посмотреть какой-нибудь отрывок из «Холодного сердца».
– Не надо оправдываться дочкой, я тебя не осуждаю. Ты имеешь полное право любить «Холодное сердце», – говорю я чуточку насмешливо.
Джереми изгибает губы в слабой улыбке.
– Мы можем скачать то, что ты хочешь. Только скажи.
– Никакого пиратства! За любое произведение нужно платить, иначе скоро не будет ни фильмов, ни книг, ни музыки…
– Как скажешь, борец за добро и справедливость. Что тогда будем смотреть?
– «Холодное сердце». Остальные фильмы либо слишком грустные, либо страшные.
– Неужели?
– Да.
У Джереми в глазах появляется уже знакомый мне веселый блеск. Он включает мультик, передает мне планшет и ложится на одеяло, оставляя между нами безопасное расстояние в десять сантиметров. Это меня успокаивает. Чувствую, как шея расслабляется, и опускаю голову на подушку.
– Мне нравится, – зевая, говорю я через полчаса. – Эти девушки посмышленее Белоснежки или Золушки.
– Да. Думаю, именно поэтому маленьким девочкам такое нравится. По крайней мере, Зои.
То ли меня трогает нежность, с которой Джереми произносит имя своей дочери, то ли дело в чем-то другом, но я осторожно преодолеваю разделяющие нас десять сантиметров и опускаю голову ему на плечо. Не говоря ни слова, Джереми кладет руку мне на затылок и поправляет на мне одеяло. Через некоторое время я засыпаю, чувствуя исходящий от него запах марсельского мыла и кедрового дерева.