Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена

Теперь два слова об этих двоих. Они не воины, не стреляют, не убивают, ничего из себя не представляют. Они просто-напросто предатели, которые решили, что искать покровительство у захватчиков надежнее, чем сопротивляться их бесчинствам. Они ничего из себя не представляют, и тем не менее они получат наказание поистине королевских масштабов. Сейчас ты — Король сложившейся ситуации. Аве тебе! Ты сам выберешь им то наказание, которого, на твой царственный взгляд, они достойны. Итак, помни: они — предатели. Всего лишь двое предателей, не поверивших в идеалы того общества, в котором они жили всю жизнь, которое дало им все, что у них было, которое взрастило их, воспитало, грело, кормило. И что же, ваше величество, мы прикажем с ними сделать?»

Теплый летний воздух не только не холодил нагие тела обреченных, но и приятно обвевал их, но они более не могли почувствовать ни одно из доступных человеку наслаждений и лишь продолжали обреченно смотреть в глаза несчастного капитана. Его же сковывал исходивший из его сердца парализующий, леденящий страх. Слова так бы и не вырвались из его груди, если бы не Батал, который вынул из замаскированных на штанине ножен огромных размеров тесак и, сдвинув брови, сделал три шага в его сторону. «Приказывай!», приказал он.

«Отруби им головы», тихо промолвил офицер, бессильно опустив глаза. В воздухе повисла тишина. Выдержав паузу, пленник сделал усилие и поднял глаза. Его взору предстала широченная улыбка Батала. Доброй она показалась бы в мирное время — у домашнего очага, в шумном трактире, на рекламном плакате, но сейчас, увидев ее, страх еще крепче сдавил горло короля поневоле, и он вздрогнул. Словно с нетерпением ожидая этого момента его слабости, все присутствующие в один момент громогласно засмеялись, хлопая в ладоши, тыча в капитана пальцами и улюлюкая, а громче всех смеялся Батал. Вскоре он поднял руку, призвав всех к тишине, которая повисла в воздухе так же резко, как и была нарушена. Развевая в воздухе последние отголоски их истеричного смеха, низкий бас Батала произнес приговор.

«Командир, мне казалось, что ты знаешь для чего тебя сюда привели. Вспомни то, что мы обещали с тобой сделать. Ты сам должен на своей коже почувствовать то, чего ты избежал своим признанием, но чего никогда не избежишь, если будешь хоть в чем-то противодействовать нам.»

Саад сделал паузу и оглядел притихших, давно уже остановившихся на полпути к вершине горы спутников.

— Давайте продолжим путь. Я хочу увидеть, как солнце будет опускаться за этот чудный горизонт. Хочу успеть дойти до вершины и не проголодаться раньше срока. Там уже и отдохнем.

Я'эль повела колонну за собой, а Аарон с Филиппом последовали за ней. Саад замыкал строй, продолжая рассказывать свою историю. Рассказчика не было видно, но его голос уже начал было рисовать в сознании аудитории безумные картины предстоящих пыток, когда Саад вдруг перестал пересказывать леденящие души слова Батала.

— Но что именно обещали сделать с пленником солдаты и что он сейчас, как бы неверно и цинично это не звучало, приказывал палачам делать с несчастной парой я вам не расскажу. Не расскажу, потому что все эти пытки лишь беспощадно и жестоко калечили жертвы, но не лишали их жизни, и все, кто слышал эту историю в деталях, просили только сказать, что их мучения в конце концов были прекращены. Скажу лишь одно: то, как именно это было совершено, заставило содрогнуться самих пытавших.

Молва о кровожадности Батала мгновенно разнеслась по селениям. Имя его вгоняло страх в сердца его врагов. После того, как несчастного капитана перенесли обратно в темницу и оставили там лежать несвязанным, он целых два дня не мог не только рассказать об увиденном, но и даже прийти в себя. Видя его, плененный помощник пытался понять, что произошло. Пытали ли его? Били? Начиняли наркотиками? На его теле не было ни царапины, но выглядел он так, словно из него вытянули все силы, волю и саму душу, и мало чем отличался от лежавших рядом мешков с картошкой. К вечеру он провалился в сон, во время которого то и дело вскрикивал и выговаривал обрывки фраз как на своем родном языке, так и на языке того народа, на землю которого он совсем недавно ступил вместе со своим полком и в которой сейчас буквально находился. Лишь когда свет занимающегося утра начал достигать какого-то шаткого компромисса с тьмой подземелья и в ней стали проступать очертания дверного проема, капитан сказал единственную цельную фразу, не лишенную смысла: «Если ты увидишь, что тебе не получится сбежать, сразу убей себя». Перед глазами у него все так же стоял Батал и, тыча в него окровавленным тесаком, повторял свою мантру: «Запомни, эти двое лишь жалкие предатели из нашего народа, вы же — военные, пришедшие на нашу землю с оружием. Представь теперь что мы будем делать с вами! Запомни, эти двое лишь жалкие предатели…»