Счастливая звезда (Альтаир)

Спускались сумерки. Окно в каюте, где поселились Митяй и Лева, постепенно синело, будто даже в воздухе растворялась необыкновенная краска, принесшая столько неприятностей Леве.

Он ждал этого вечернего часа, когда, не опасаясь удивленных взглядов, можно было выйти на палубу. Пудра, кстати говоря, купленная на пристани Митяем, не скрывала фиолетового оттенка на лице невинно пострадавшего, да и чувствовать себя клоуном на манеже, когда к этому не имеешь никакого призвания, вряд ли кому понравится.

Лежа в каюте, Лева вспомнил один свой страшный грех во времена увлечения театральным искусством. Это было сравнительно недавно, когда в самодеятельных спектаклях клуба Химзавода Усикову, тогда еще шестнадцатилетнему, отводилась весьма скромная роль гримера. Он умел это делать в совершенстве, причем из маловыразительного лица героини Лева создавал, как он сам говорил, «чудо красоты».

Актрису никто не узнавал, она чувствовала себя неотразимой, играла уверенно и потом всячески благодарила «милого Левушку».

Готовился праздничный концерт. Группа девушек из балетного кружка должна была исполнять танец кукол. Усиков ходил за кулисами, ерошил вихры, «вживался в образ», считая себя почти постановщиком. Угловатые и смешные движения оживших кукол подчеркивались их внешностью: короткие платьица, торчащие косички. Значит, и грим должен быть соответствующий — кукольный. Лева заранее достал яркую краску — фуксин — и нарисовал на щечках первой из живых кукол аккуратные кружки.

Девушки почти все выразили свое недовольство, но опытный гример Лева Усиков доказал им, что таких кукол они могут видеть среди игрушек, выполненных искусными мастерами Дымковской игрушки, что именно такие красочные образы в духе старинной русской игрушки талантливые танцовщицы и должны создать на сцене… В общем, молодой художник-энтузиаст умел уговаривать, и все двенадцать «актрис» покорно стали в очередь, чтобы тот сделал на их лицах художественную роспись, достойную искусных мастеров.

Выступление прошло, как говорят, «с большим художественным успехом». Кукол вызывали несколько раз. Лева таял от благодарностей, девушки подбегали к нему, жали руки и говорили, что он почти гений.

Расплата пришла позже. Никакие ланолиновые кремы и вазелин не смогли снять аккуратно нарисованный румянец фиолетового оттенка. Слишком поздно в этом убедился сам гример, стараясь отмыть красные пальцы мылом и песком.

Исчез он вовремя. Девушки, кто со слезами, кто с гневными криками, бегали за сценой. «Давайте гримера! Где он прячется, проклятый мальчишка-злодей?» А «злодей» был уже далеко от клуба, быстро шагал по затихшим улицам, прислушиваясь и оглядываясь.

Целую неделю Усиков нигде не показывался, терпеливо наблюдая за своими лилово-красными пальцами, и только когда они приняли нормальный вид, пошел в клуб просить у девушек прощения. Девицы оказались жестокими. Уже играл природный румянец на их щеках. Простили бы несчастного парня — он перепугался больше всех. Но обиженные за покушение на их красоту любительницы балетного искусства настояли на отлучении Усикова от всех видов клубной деятельности. Леву перестали пускать в клуб.

Так бесславно кончилось увлечение Левы Усикова художественной самодеятельностью. Об этом он всегда вспоминал с горьким чувством, уверенный, что с ним поступили несправедливо. Нельзя столь жестоко карать за ошибки «технологического порядка». Он же не предполагал, что краска окажется такой стойкой.

Вот и сейчас, второй раз в жизни. Лева встретился с неприятностями, связанными с недооценкой химии красителей.

Митяй выходил на каждой большой пристани, но дешевых брюк для Левки не было. Предлагали суконные, коверкотовые, а бумажные исчезли. Говорят — спрос маленький.

Свое добровольное заточение Лева выносил мужественно. Митяй чаще всего бывал с Афанасием Гавриловичем, бродил с ним по палубе, вероятно обсуждая проект жидкостного электрофильтра.

Усикова беспокоило здоровье Жени. Видно, он простудился на берегу, сейчас лежит в соседней каюте и кашляет. Врач нашел у него обыкновенный грипп и прописал какие-то таблетки. Лева часто бегал туда с полотенцем, делая вид, будто только что встал и ходил умываться в пижамных штанах. Он же не покажется в них на палубе.

Каждый час Митяй тоже заходил к Жене, где вместе с ним и Левкой убеждался, что на телевизоре ничего не видно, — вероятно, теплоход с «Альтаиром» находится еще слишком далеко.

Усиков узнал от Женечки, что профессор беседовал с ним насчет «задравшихся петушков», но Лева не догадывался о теме разговора профессора с Митяем, который произошел несколько позднее. Впрочем, по поведению Митяя было видно, что ему вовсе не хочется вспоминать о некоторых, далеко не таких уж принципиальных разногласиях между ним и Левкой. Он стал заботливым и внимательным не только к Жене, но и к Леве, считая его тоже больным, приносил из буфета еду и настойчиво потчевал молоком, как при отравлении.