Счастливый неудачник

Как и полагается, Толечку я возненавидел. Но так как о его достоинствах Надежда Викторовна твердила не только мне, но и тете Ане, то та преисполнилась уважением к этому чудному ребенку. У нее даже возникла навязчивая идея познакомить меня с ним через Надежду Викторовну, чтобы хоть часть достоинств этого Толечки перекочевала ко мне. - Ах, едва ли родители Толи будут довольны этим знакомством, - возражала Надежда Викторовна. - Они очень берегут мальчика от вредных влияний. Но тетя Аня так настаивала на осуществлении своей идеи, что Надежда Викторовна наконец решилась свести меня к Толечке. Перед этим меня заставили дважды вымыться, надавали множество советов, будто перед экскурсией в музей, и Надежда Викторовна за руку повела меня на Средний проспект, где обитал чудный мальчик. Надежда Викторовна ввела меня во двор большого пятиэтажного дома. Посреди широкого двора был садик со скамейками, и она велела мне сидеть на скамейке и ждать: она пойдет предупредить родителей Толя о моем приходе. Я стал глазеть вокруг и сразу же заметил во дворе какое-то странное оживление. Здесь было много каких-то старушек и старичков, но были и люди средних лет. Все они ходили группками, покачивали головами, о чем-то тихо переговаривались, некоторые крестились. - Тетенька, что это случилось? - спросил я старушку, присевшую рядом со мной на скамью. - Повесился кто или квартиру обчистили? - Не твоего пионерского ума это дело, шибздик! Это господь чудо сотворил, - строго ответила старушка и сердито перекрестилась. Я подошел к другой скамье, где сидела другая старушка, подобрее на вид, и задал ей тот же вопрос. - Боженька нерукотворное чудо явил, - ласково ответила старушка. - Вода цветная потекла. - Откуда потекла? - Откуда - не ведаю, я не с этого дома, а говорят люди, что потекла. Так и не узнав толком, что за чудо произошло, я поспешил сесть на свою скамью - из подъезда вышла Надежда Викторовна. - Толи нет дома, - сказала она мне. - Мы придем к нему в другой раз. А сейчас ты можешь идти домой. Она ушла, а я домой не пошел, остался в этом дворе. Мне было интересно узнать, в чем же все-таки чудо. - Слушай, что это такое тут? - спросил я проходившего мимо мальчишку моих лет. Мальчишка огляделся по сторонам и тихо сказал мне: - Это я придумал, только ты не вякай взрослым. Я и не знал, что из этого чудо получится. И он рассказал мне, что в их доме есть частный магазинчик, где продается керосин, мыло и всякое такое барахло. Так вот он с ребятами утащил оттуда коробку с разными красками для материи. Никто из ребят не знал, что делать с этими красками, а он придумал. Сегодня утром в одно и то же время во всех квартирах дома ребята засыпали краску в бачки уборных. И вот из всех бачков потекла цветная вода - у кого красная, у кого зеленая, у кого лиловая. И некоторые взрослые даже испугались этого странного явления, а некоторые решили, что это чудо. И уже из соседних домов народ прет сюда. - Ты ведь тоже не с нашего двора? - спросил меня мальчишка. - Нет, - ответил я. - Меня тут к одному паразиту привели, да его дома нет. - А кто тебя привел? - настороженно спросил мальчишка. - Меня Надежда Викторовна привела. - А, так вот кто ты, гад ползучий! Это из-за тебя мне жизни нет! - крикнул мальчишка и ударил меня по уху. Я ответил ему тем же, и у нас началась драка. Она, быть может, продолжалась бы долго, но нас разняла какая-то здоровенная девчонка. Есть немало таких девчонок-разнималок, которые рады бы подраться, да стесняются, но зато очень любят разнимать чужие драки. Тут уж они не жалеют силы и с удовольствием колотят и правого и виноватого. Когда мы с Толькой отдышались, между нами произошел разговор. Выяснилось, что я для него был тем самым пай-мальчиком, которым он был для меня. Такой уж метод воспитания применяла Надежда Викторовна. Мы с Толькой очень обрадовались, что оба мы, оказывается, нормальные люди. - Ты курить умеешь? - спросил меня Толька. - Нет еще, - признался я. - Но я обязательно научусь. - Приходи завтра утром сюда, я тебя научу, - сказал Толька. - Только не вякай этой старой мымре, что мы с тобой встретились. А то она всякие подлости нам будет устраивать. Вредная женщина! Осколок самодержавия! - А ко мне тут одна из МИКВУНДИПа приходила, - похвастался я. - Вот это симпатичная тетенька! С пистолетом! Она у меня отсутствие тормозов нашла и еще много чего нашла. - Да ведь и ко мне она приходила, - сообщил Толька. - Как стрельнет из шпалера - наш кот так и подпрыгнул. Вот это - настоящая тетенька, не хабалка какая-нибудь там! У меня она тоже много чего выискала. Вот слушай, что у меня. Толька вынул из кармана аккуратно сложенную бумажку, развернул ее и с гордостью прочел: "Инкубационная форма маниакального кретинизма, осложненная ранним эгоцентризмом и солипсизмом и сползанием к абсолютистскому роялизму!" - Это мама записала, а я у нее переписал. На другой день я с утра отправился к Тольке и застал его во дворе. - У тебя деньги на курево есть? - первым делом спросил он меня. - Нету, - ответил я. - Правда, тетя Аня мне на две французских булки дала... - А ты говоришь - денег нет! Ты купи одну булку, а ей скажи, что две купил, а одну съел. Я всегда так делаю. Нам, курящим людям, без этого нельзя. Толька повел меня на Средний проспект, где на углу стоял оранжевый ларек с эмблемой "Лентабакторга". - Я всегда здесь папиросы покупаю, - пояснил он. - Здесь хороший дяденька торгует. Другие детей гонят, будто дети не люди, а дядя Боба - добрый. Он даже стихи сочиняет. - Стихи? - обрадовался я. - Сам сочиняет? - Сам. Ему это - раз плюнуть. Выждав, когда у ларька не осталось взрослых покупателей, мы подошли туда. Но раньше нас подошел туда какой-то мальчишка и купил коробок спичек. Я заметил, что вместе со спичками ему была вручена какая-то бумажка. - Чего тебе дядя Боба написал? - спросил мальчишку Толька. - Во, глядите, - мальчишка протянул нам бумажку: "Здесь на спичках самолет. А купил их обормот. Никуда не полетит, а от матери влетит". - Здорово пишет! - восхитился Толька. - Это он как бесплатное приложение дает. За стеклами ларька сняли этикетками пачки папирос. Тут были и дешевые папиросы в мягких пачках: "Октябрина", "Стенька Разин", "Давай покурим", "Совет", "Ада", "Трезвон", "Добрый молодец", были и дорогие, в твердой упаковке: "Эльтет", "Сальве", "Дюбек", "Посольские", "Северная Пальмира", "Зефир № 300" и "Зефир № 400", - прямо глаза разбегались. Среди пачек выделялось объявление в стихах, написанное на розовой бумаге: "Папиросы покупайте и любые выбирайте, все зависит от того, сколько денег у кого. Есть "Сафо", "Американ", "Самородок" и "Осман", "Тары-бары", "№ 6", а всего не перечесть. Покупайте что хотите, но кредита не просите. Ты деньгами расплатись - или ты к чертям катись!" Мы купили россыпью, по копейке штука, четыре папиросы "Нева" и вернулись в Толькин дом. Здесь мы забрались на самый верх черной лестницы, там, где ход на чердак, и Толька стал учить меня курить. Не стану описывать эту процедуру: курящие и сами знают, что это такое, а некурящие не поймут. Теперь мы довольно часто встречались с Толькой. Каждый раз мы ходили к ларьку. Дядя Боба нас уже знал и даже посвятил нам строки: "Сопляки "Неву" купили, а пожрать, верно, забыли". Иногда дядя Боба, по окончании своего торгового дня, просил нас помочь отнести к нему на дом ящики с нераспроданными пачками. Мы с удовольствием помогали ему. Его поэтическая работа видна была уже при входе в квартиру. На наружной двери была приклеена бумажка с надписью: "Дверь закрой, болван, дурак, темное созданье! (Умный дверь закроет так, без напоминанья)". В прихожей висела большая красочная надпись: "Мы гостям хорошим рады, смело в дом входите. Вытирайте ноги, гады, чистоту, блюдите!" - Дядя Боба, а жильцы не сердятся? - спросил я однажды. - Есть которые и сердятся, есть которые и в суд тянут, да у меня ведь справка о невменяемости есть. - И он подвел нас к двери одной из комнат, где было приклеено свеженькое стихотворение: "Всех гадюк императрица в этой комнате живет, хочет с Бобою судиться, в суд на Бобу подает. Справедливо суд рассудит, что в стихах плохого нет, и тебе же хуже будет, коль рассердится поэт!" - Не понимают некоторые люди, что в стихах сильные слова нужны, - с обидой сказал дядя Боба. - Обижаются, идиоты! Особенно много сильных слов было в кухне. Здесь над столом, где стояли примуса и керосинки, висело такое воззвание: "Людям портит аппетит гарь от керосина. Если примус твой коптит, - значит, ты скотина". А над помойным ведром можно было прочесть такие строки: "Кто помойного ведра в срок свой не выносит, у того в башке мура, морда палки просит". Дядя Боба занимал большую трехоконную комнату. В ней не было почти никакой мебели, если не считать множества пустых папиросных ящиков. Посреди комнаты, на постаменте из тех же ящиков, стояло чучело коршуна. На шее у него висела дощечка с надписью: "Пускай с моею мордою стихов в журналах нет, - вот эта птица гордая есть мой автопортрет!" Книг дядя Боба не собирал и не читал - они были ему не нужны: он считал, что ничьих ему не надо стихов, раз он пишет свои. На всех стенах комнаты были пришпилены и наклеены бумажки с собственными его произведениями, и когда ему хотелось почитать их, он просто подходил к стене и читал. Это была его библиотека. Здесь были стихи грустные, стихи веселые - одним словом, на любое настроение. Но все они кончались тем, что дядя Боба обзывал в них кого-нибудь болваном, ослом и посылал к черту, а то и подальше. Видно, он не мог писать без сильных слов. После знакомства с дядей Бобой вновь проснулись и мои творческие силы, и однажды я написал стихи, где не упоминалось имя Надежды Викторовны, но речь шла именно о ней: О ты, учебная старуха, Самодержавная змея! Зачем ты дергаешь за ухо, Зачем ты мучаешь меня?