Счет

Вчера вечером я оттолкнул от себя самого главного в моей жизни человека. Вот кем стала Элли Хейз для меня всего за каких-то три коротких месяца. Это удивительно. В ней вся моя жизнь.

Такер приготовил для нас завтрак. Поев, мы отправляемся на арену, где Гаррет, приложив свой пропуск к дверному замку, ведет нас в раздевалку.

Наша компания из четырех человек останавливается на месте в ту же секунду, как входит внутрь. Тренер Дженсен и О’Ши стоят в углу комнаты и беседуют с долговязым мужчиной в очках, спортивной куртке и с чемоданчиком. Несколько наших товарищей по команде болтаются рядом с ними, но никто не говорит ни слова. Холлис кивает нам. Фитци удивленно смотрит на меня, когда замечает мой синяк.

– Доброе утро, тренер, – осторожно здоровается Гаррет. – Что происходит?

– Допинг-контроль, – звучит лаконичный ответ.

У меня замирает сердце. Шлеп. Оно только что упало на пол. Тошнота снова вернулась, поднимается по горлу и встает там комом.

Мой взгляд останавливается на О’Ши. Тот тоже смотрит на меня, без всякого выражения, но у меня возникает дурное предчувствие, что происходящее – его рук дело. Внеплановый допинг-контроль совсем не редкость в спортивной жизни колледжей. Но сезон почти закончился. Да что и говорить, мы уже просрали его! В плей-офф нам уже не попасть. Так что в допинг-контроле сейчас нет совершенно никакого смысла.

Чем больше хоккеистов входит в комнату, тем хуже мне становится. Я чувствую на себе пронзительный взгляд темных глаз О’Ши, но продолжаю упорно разглядывать свои ботинки. Я в панике и переживаю собственную версию рассказа «Сердце-обличитель»[20], только мне не слышен стук сердца мертвого старика из-под половиц, просто мне прекрасно известно, что у меня в крови. По венам струится, пульсирует, передается по всему телу молли, который я принял вчера вечером.

Пульс стучит в ушах, и я делаю судорожный вдох, затем медленно выдыхаю и подхожу к тренеру Дженсену.

– Тренер… можно поговорить с вами наедине? – бормочу я, и на его лице сразу же появляется то самое выражение.

Он как будто точно знает, что я собираюсь ему сказать, и скорее вскроет себе вены, чем услышит это.

– Конечно, – отвечает Дженсен после долгой напряженной паузы.

Он отводит меня в свой кабинет. Мы стоим. Я молчу.

Тренер ждет, но мне никак не удается найти в себе силы признаться. Господи, сейчас я сам себе омерзителен. Мне ужасно стыдно за себя.

Дженсен вздыхает.

– Ты хочешь, чтобы я спросил тебя сам, да? Ну ладно, я спрошу. – Помолчав немного, он задает свой вопрос: – Что случится, если ты пописаешь в стаканчик, Дин?

Я задыхаюсь от чувства вины, практически чувствуя его у себя на языке, когда сглатываю.

– Что обнаружат в твоей крови? – продолжает тренер, уже смирившись с ответом, и это невыносимо. – Марихуану? Кокаин?

– Экстази, – бормочу я.

Он ненадолго закрывает глаза, а когда открывает, говорит:

– Все ясно. Спасибо, что предупредил.

Я ухожу из его кабинета с ощущением, как будто иду на смертную казнь.

Через два дня меня выкидывают из команды.

33

Элли

Спустя три дня после того, как я выскочила из дома Дина, прокричав ему, что с меня хватит, мы с ним встречаемся в кофейне на территории университета. Когда он входит, все девушки поворачиваются в его сторону, чтобы полюбоваться им. Я – тоже, потому что… боже, это снова тот Дин, в которого я влюбилась. Его зеленые глаза озорно поблескивают, пока он заказывает кофе у прилавка, светлые волосы зачесаны назад и открывают его точеное лицо, брюки карго облепляют его идеальную попу.

Мне достаточно посмотреть на его лицо, чтобы понять, что сегодня он не пил. А может, не только сегодня, а уже несколько дней. Вчера вечером Ханна рассказала мне, что Дин провалил допинг-контроль и его выкинули из команды. У меня сердце разрывалось, пока я слушала ее, потому что я знаю, как важен для него хоккей, но не скажу, что эти новости удивили меня. Нельзя напиваться в хлам, принимать наркотики и при этом избежать последствий. С такими темпами, как он начал, рано или поздно ему пришлось бы расплачиваться за свои загулы.

Дин усаживается напротив меня и, к моему удивлению, совсем не обижается, когда я сразу же поднимаю эту тему. Он просто пожимает плечами.

– Этого следовало ожидать. – На лице Дина появляется страдальческое выражение. – Но я пришел не для того, чтобы говорить о моей команде. Хочу извиниться перед тобой.

Я киваю. Это мне было и так понятно по его сообщению. Какое-то дежавю, потому что за последние три месяца это случается со мной уже дважды. Сначала с Шоном. Мы сидели в этой же самой кофейне, говорили о том же самом. Но в этот раз боль в сердце в миллион раз сильнее, потому что я все так же люблю Дина. Отчаянно, безнадежно люблю его.

– Мне так жаль, детка. Я облажался по полной. – Его длинные изящные пальцы обхватывают стакан с кофе. – Я очень тяжело воспринял смерть Бо. Если честно, я до сих пор еще не смирился с ней, но, по крайней мере, я трезв.

Я снова киваю.