Сдача и гибель советского интеллигента, Юрий Олеша

Поэтому раньше чем представить самого Юрия Олешу в образе, который он справедливо считал самым глубоким, очищенным от всего нехарактерного, наносного, нужно показать, как лучшие знатоки его жизни и творчества ощупью, иногда оступаясь в потемках, приближались к истине, которую сам Юрий Олеша распахнул с такой широтой.

Вот что думают и чем поделились с нами лучшие знатоки жизни, творчества, круга и души Юрия Олеши.

Первое место мы по праву предоставляем лучшему знатоку души и круга Ю. Олеши Виктору Шкловскому:

"Ю. К. Олеша написал много замечательных книг...

Юрий Карлович создал прекрасные новеллы, пьесы..."1

Второе место мы по праву предоставляем лучшему специалисту в различных областях знания, в том числе и творчества Юрия Олеши, Дм. Еремину:

"...в каждом из его фрагментов ("Ни дня без строчки". - А Б.) видишь юношескую чистоту души, самобытность и природное остроумие, талантливость художественного восприятия жизни"2.

Для того чтобы осветить образ с разных точек зрения, мы предоставляем слово человеку, который знал Олешу на протяжении полувека и который хорошо понимал, что "...давние связи, идущие в глубь годов, позволяют судить о старом друге более глубоко и объемно, более справедливо"3.

1 Виктор Шкловский. Об авторе и его книге. Предисловие к "Ни дня без строки" Юрия Олеши. - "Октябрь", 1961, № 7, с. 147.

2 Дм. Еремин. Заметки о сборнике "Литературная Москва". "Литературная газета", 1957, 5 марта, № 28.

3 Лев Славин. Портреты и записки. М., 1965, с. 23.

Этот человек - Л. Славин, и вот как он глубоко, объемно и справедливо судит о старом друге:

"Украшение гимназии, первый ученик, золотой медалист!"

"Впоследствии, вспоминая о Багрицком, Олеша писал:

"Может быть, Багрицкий наиболее совершенный пример того, как интеллигент приходит своими путями к коммунизму".

В сущности, Олеша писал это и о самом себе, хотя его путь был обрывистее".

"В одном из своих выступлений я назвал Oлешу "солнцем нашей молодости"".

"...еще при жизни вокруг Олеши стала складываться атмосфера легендарности... Его изречения передавались из уст в уста... в лучшие свои минуты Олеша был полон истинного величия".

"Некоторые из миниатюр ("Ни дня без строчки". - А. Б.) принадлежат к шедеврам нашей литературы..."

"Он как бы остановил движение времени, как останавливают часы, чтобы рассмотреть механизм в подробностях. Это нелегко. Это не каждому дано.

Но Олеша силой своего таланта остановил мир, расчленил его и принялся рассматривать в деталях, как часовщик...

"Ни дня без строчки" - произведение революционное и по содержанию и по форме".

"Пламенная душа Олеши, полная любви..."

"Такой неистовый в своих устных эскападах, в писаниях своих он был скромен до самоуничижения"1.

Теперь нам интересно услышать, что скажет другой верный друг - Л. Никулин. Л. Никулин говорит:

"Юрий Карлович любил животных, дружил с сиамским котом по кличке Мисюсь".

"Как много он знал, как умел из бездны знаний выбирать что-то важное, чего другие не замечали..."

"Одного добивался Олеша всю жизнь - совершенства. Это была мания совершенства. Он добивался этого даже в небольших статьях, а больше всего в том, что осталось незавершенным. Ко всему, что он писал, он относился взыскательно".

"Олеше очень нравился успех (а кому он не нравится!)..."2

1 Лев Славин. Портреты и записки, с. 9, 13, 14-15, 22-25.

2 Лев Никулин. Годы нашей жизни. Юрий Олеша. - "Москва", 1965, № 2, с. 197, 198, 194.

А вот что рассказывает хозяин квартиры, у которого Олеша "...две или три недели в один из самых мрачных месяцев своей жизни... жил":

"...не было человека, знавшего его и не поддавшегося его очарованию, потому что талант всегда притягателен".

"...человек... умеющий за письменным столом творить чудеса..."

"...книжки рассказов ("Вишневая косточка". - А. Б.)... кричавших о могуществе его таланта..."

"...при чтении "Трех толстяков" ощущаешь молодость пера, невоздержанность таланта, которому всего мало и все по плечу".

"...едва я назвал роман ("Три толстяка". - А. Б.), которым интересовался, лицо моей суровой собеседницы вдруг осветила детская улыбка, и отвечала она мне уже не по служебному долгу, а по велению сердца".

"Само его мышление было метафорическим. Вот почему о Маяковском он замечает:

"В его книгах, я бы сказал, раскрывается настоящий театр метафор".

Полностью это относится к нему самому. Здесь уже даже не театр, а целый стадион метафор!"1