Сделай и живи спокойно 4

Неожиданно это поручение мне понравилось. А что? Сижу, пишу — никому до меня дела нет. Можно о многом подумать. Вот и думаю, как мне мою артель побыстрее организовать. Некоторые мысли я стал записывать на отдельном листочке. Вспомнилось, что до сих пор не доехал до детдома. Те ребята, что хотели нас с Катей обокрасть. Мы же обещали поговорить с ними. Тут-то и возникла параллель: ребята, детдом, моё шестнадцатилетие — а ведь в этом детдоме тоже могут быть такие люди! Которым исполнилось шестнадцать лет, а они всё ещё находятся в этом заведении. Школу заканчивают и думают куда податься после окончания. Сейчас же март месяц — скольким ребятам пора получать паспорт? Буду в Калуге нужно обязательно посетить Азаровский детский дом. А там уже конкретно пообщаться с воспитателями. И в случае положительного результата, можно агитировать этих, уже совершеннолетних, к себе в артель. Хорошая идея!

Вот и сижу такой радостный, довольный, а тут — бац! Открывается дверь и в кабинет заглядывает товарищ Михайлов. Понятно, что моя спокойная жизнь, с этого момента, закончилась.

— Слушай, — без всяких предисловий начал разговор вождь всех комсомольцев Советского Союза, — я там с журналистами приехал. Надо бы с ними поговорить.

— Николай Александрович, — отвлёкшись от записей, я попытался прояснить ситуацию, — я вас безмерно уважаю, но нахрена, простите за литературный русский, мне эти заморочки?

— Товарищ Тихий! — искренне удивился Михайлов, — а как по вашему я должен проталкивать эту вашу новую технологию в массы?

Пришлось помолчать и подумать. Блин! А ведь он прав. Лучшей рекламы, чем статья в газете, в этом времени не найти. Но — как же мне не хочется иметь дело с журналистами. С другой стороны, человек старается и, как нормальный комсомолец — держит своё слово. Обещал, что поможет — вот и помогает. Правда, как-то по своему.

— А может, как-нибудь без меня… — попробовал я ещё раз отмазаться от этой процедуры, — ну их, этих журналистов. Вы им чего-нибудь расскажите, а я тут посижу.

— Какой без тебя? — возопил Михайлов, и вывалил на меня кучу доводов, — кто как не ты знает лучше других свою же технологию? К тому же списки лауреатов бесконечно не могут придерживать! Я и так пошёл на нарушение и поднял все связи какие только возможно, чтобы их задержали и не выставляли в печать. Там люди ждут моей команды, чтобы тебя пропихнуть в этом году. Время, Вилор! Время уходит! А ты сопли жуёшь!

— Да ладно, ладно, — вынужден был согласиться я, — где там эти товарищи журналисты, сейчас поговорю с ними, — и сразу же добавил, — только не долго! Меня Крапивин работой завалил не продохнуть!

— Ну вот, — разулыбался вождь комсомольцев, — сразу же видно настоящего Вилора Тихого. А то придумал тут и Сергея Вадимовича приплёл. С Крапивиным я сам разберусь! Всё! Погнали!

И мы погнали. В мечтах, наверное, так бы и было. Только гнать было некуда. Стоило нам выйти из кабинета, как пять человек набросились на меня с вопросами. Бл… Так мы не договаривались. Быстренько сориентировался, посмотрел по сторонам и принял самое верное решение. Машу, махаю, руковожу, как хотите назовите… и веду всю толпу в Ленинскую комнату. Там точно можно спокойно поговорить и не только. Заодно, есть немного времени чтобы подумать, раз уж всё равно идём, что можно сказать, а что лучше не надо. Ещё добило — это непонятные смешки и перешёптывания. Я даже посмотрел на свою ширинку — а вдруг забыл застегнуть? Но — там всё было в порядке. Чего это журналюг повело на смех? Ладно, разберусь со временем — не самая большая проблема.

Бежим. Нет. Быстро идём. Вдруг — меня ведёт в сторону… Накрыло. Накрыло видение из жизни Вилора в эвакуации. Неожиданно всё это… Лучше бы не вспоминать… Госпиталь. Запах неприятный и какой-то больничный, резкий. Койки, койки, койки — кругом больничные койки! Все они заняты. Раненые кругом. Серый цвет вокруг, бинты, кровь на перевязках. Окна тёмные — вечер наверное. Медсёстры ходят между кроватями. Мы с пацанами и девчонками бегаем, предлагаем написать письмо домой. Кто-то из девчонок сидит на кровати, а у раненого нет ног. Читает письмо. Нас хвалят и благодарят. Кто-то читает письмо — вслух, громко и выделяя имена писавших. Кто-то плачет, кто-то стонет от боли. Чуть позже — мы впятером стоим на лестничной площадке и даём какую-то клятву, и частим обещаниями:

— Отомстим! Смерть фашистам! Бежим на фронт! Сегодня. Есть одна банка тушёнки. Хватит. А ДЕВЧОНКИ? Вилор, что делать?

Тут меня опять шатнуло. Я опять оказался тут, в Московском горкоме комсомола. Осмотрелся. Сижу посреди коридора. Вокруг бегают и активно жестикулируют наши гости и наши сотрудники. Блин! Вот ведь… некстати эта память проснулась. Что это? К чему это? Зачем? Множество вопросов и ни одного вразумительного ответа. Пришлось помотать головой, чтобы всё более-менее улеглось и пришло в относительный порядок. Наверное — это предупреждение! Только вот — не могу понять о чём… Ладно, разберусь и с этим тоже. Мне сейчас никак нельзя отключаться — люди ждут, в конце концов.