Сделать все возможное

Это отвратительная, и совсем непохожая на бренд «Edible Arrangment» (прим. переводчика: компания, которая специализируется на производстве фруктовых букетов, корзин с фруктами и различных подарочных наборов) композиция из печальных обмякших дынь и небольшого количества странного винограда, насаженного на деревянную шпажку. Пока мы разговариваем, все эти фрукты начинают подгнивать, а цвет у этого всего, как у побледневшей плоти.

— Ох, эм, какая прекрасная идея, доктор Белл! — говорит Кейси, набитым шоколадной крошкой ртом.

Она вытаскивает огромную зубочистку из фруктовой композиции и едва скрывает своё отвращение.

Я стою в дверном проеме и смотрю, как все сотрудники бегают вокруг шведского стола, наполняя свои тарелки пончиками, пропуская сырые фрукты, которые Лукас приписал мне.

— О, сегодня утром я уже ела фрукты, — объясняет Джина, избегая моего взгляда, когда выскальзывает из кухни.

— Я... вернусь за некоторыми фруктами позже, Дэйзи, — слабо обещает Мэрайя.

Когда наступает очередь Бекки, она громко откашливается, когда проходит мимо фруктовой композиции, едва подавляя рвотный позыв. Она даже никак не оправдывается, прежде чем взять два пончика.

Мы с Лукасом остаёмся одни на кухне и меня трясет от ярости. Я расстроена даже не из-за него, я расстроена из-за себя. Я недооценила его и не позволю этому случиться снова.

Он обходит меня, и тянется к маленькому белому бумажному пакетику, который я раньше не заметила. Это особая доставка и он передает ее мне.

— С баварским кремом.

Я хочу размазать этот крем по его лицу и испачкать его очки.

— Я уже позавтракала.

Мой желудок урчит, считая по-другому, но Лукас не упоминает об этом.

— Хорошо. Я просто оставлю его здесь.

Он держит зрительный контакт, когда убирает пакетик обратно на стол. Глаза светло-карие, цвета грецкого ореха. Это не совпадение, что я всегда ненавидела именно этот орех.

Мое утро проходит в неловких встречах с пациентами и с тайным, злобным поеданием пончика с баварским кремом, который я была вынуждена принять. Лукас проходит мимо моего кабинета и подозрительно смотрит на меня, именно в тот момент, когда я съедаю последний кусочек.

— Батончик гранолы, — говорю я, когда капельки углеводов слетают с моих губ.

— Никто тебя не обвиняет, — отвечает он. — Но, если ты не собираешься есть пончик, который я тебе дал, уверен, доктор М. с удовольствием его съест. Могу я получить его обратно?

— О, мне пришлось выбросить его ‒ пахло так, как будто крем испортился, — бормочу я, дожевывая остатки пончика.

Около обеда доктор Маккормик вызывает нас в свой офис. Полагаю, это потому что он уже принял решение уволить Лукаса.

— Садитесь, мои маленькие рок-звезды, — он указывает на изношенные кожаные кресла, которые стоят перед его столом.

Лукас любезно протягивает руку, указывая, что я могу сесть первой. Я внимательно осматриваюсь, просто на случай, если он планирует выдернуть из-под меня стул. Сомневаюсь, что он опустится так низко перед доктором Маккормиком, но после утреннего фокуса, я уже ничему не удивлюсь.

— Как бы я не ценил маленький банкет этим утром, я не хочу, чтобы вы двое думали, что вам нужно приносить угощения каждый день, чтобы получить моё одобрение, — он похлопывает себя по животу, как будто говорит, что его здоровье не выдержит, если наша игра будет продолжаться в том же духе. — Хотя, если вы действительно хотите быть полезными, мне необходимо заменить масло в моём грузовике, — добавляет он со смехом.

Лукас закатывает рукава своего белого халата, как будто собирается сам открыть капот машины доктора Маккормика.

— Обычное или синтетическое?

«Еще в задницу поцелуй!»

— Я скажу то, что действительно хочу видеть от вас двоих: что бы вы проявили теплоту и уважение к вашим соседям. Видите ли, я горжусь тем, что веду практику, которая взаимодействует с обществом. Слишком часто врачи так увлекаются заработком, что забывают о том, зачем они вообще пошли в медицину: чтобы помогать людям. Скажите, кто-нибудь из вас помнит четвертую строчку Клятвы Гиппократа?

Лукас и я нервно смотрим друг на друга, прежде чем кивнуть.

— Я не ожидал этого от вас, но для меня это имеет особое значение, поэтому я повесил её прямо здесь, — он указывает на рамку, которая весит на стене позади него. — Я буду помнить, что есть искусство и в медицине, и в науке, и что теплота, сочувствие и понимание могут перевесить нож хирурга или лекарство химика, — говорит он.

Я почтительно киваю.

— Это моя любимая часть.

Лукас смотрит в мою сторону, и я чувствую, как он испускает волны презрения на меня.