Сделка

– Не стоит скрывать того, что вы приехали в Калифорнию, и не надо бояться, что кто-то начнет доискиваться до причины вашего приезда. Надо придумать историю-прикрытие, легенду о вашем здесь пребывании. Тогда вы сколько угодно сможете встречаться с этими джентльменами из профсоюза работников сцены, а возможно, они пригласят чикагского парня посидеть за их столом. И уж в этом случае разболтают побольше, чем просто расскажут историю о том, как Браун пролил бутылку импортного пива.

– Биофф знает, как я его ненавижу, – сказал я, покачав головой. – Брауна я едва знаю. С Дином у меня были кое-какие контакты, и мы с ним чуть ли не приятели. Черт, я встречался с его девушкой Эстелл до того, как она стала его девушкой, вот и все. Надо признать, мне было бы неплохо улучшить отношения с Биоффом, если уж я собираюсь вертеться вокруг них, но как бы вы все ни рассчитали, я не буду надеяться на то, что они уступят нам дорогу.

– Посмотрим. Во всяком случае, вы получите возможность узнать, как роскошествуют эти люди. Я упоминал двухпроцентный налог на доходы, которым они обложили всех членов профсоюза?

– Нет...

– С тридцать шестого года у всех работников своего профсоюза они вычитают два процента заработка. Только с этого они получают миллион долларов в год.

– Господи! Вот это масштабы!

– Да-а. А если они запустят свои руки в ГКА, то соберут еще более богатый урожай. Проверьте «Трокадеро». Вы увидите, как профсоюзные лидеры международной ассоциации растрачивают с трудом заработанные простыми работниками деньги, ушедшие на уплату членских взносов.

* * *

«Трок» был длинным, несуразным зданием белого цвета в колониальном стиле с красной черепичной крышей. Средняя часть дома была самой большой, по бокам примостились одинаковые пристройки поменьше. Венчал все сооружение совершенно неуместный флюгер. Перед домом был натянут полосатый навес, а прямо над ним красовалась неоновая надпись «Кафе Трокадеро», причем казалось, что приделали ее наспех. Пониже светилась еще одна вывеска – «Музыка Фила Омана», – но буквы были уже поменьше. Перед зданием рядком стояли кадки с цветами – как шеренга карликов на Всемирной выставке. Эта мешанина архитектурных стилей и нелепые украшения, впрочем, не говорили ничего особенного о заведении. Вы могли миновать этот дом, как большинство сооружений здесь, даже не обратив на него внимания. Голливудская привычка хвастаться и выставлять все напоказ напоминала обычай здешних жителей раскрашивать стены домов в разные цвета.

Цветной швейцар в белом форменном двубортном кителе из полотна, с золотыми побрякушками на плечах, пропустил меня внутрь. В Чикаго я бы не обратил на такого парня внимания, но я был в Голливуде, поэтому, не смущаясь, дал ему десятицентовую монету на что он сквозь зубы проговорил мне: «Спасибо, сэр». Может, открывание дверей стоило здесь дороже? В темном помещении в парижском стиле я улыбнулся девушке из гардероба. Уж лучше бы ей дал десять центов. У нее были короткие темные волосы и очаровательная улыбка. К сожалению, у меня не было шляпы, чтобы сдать ее в гардероб, поэтому я остановился у бархатной веревки. Распорядитель спросил, заказано ли у меня место, на что я ответил, что заказано, если только Роберт Монтгомери, который пообещал мне все организовать, не забыл это сделать.

Конечно, это ни на кого не произвело впечатления, и на меня в том числе. Но столик был заказан, хотя его надо было подождать минут пятнадцать, поэтому я спустился вниз по лестнице, которая вела в бар. Был вечер четверга, но народу было хоть отбавляй. Постоянные клиенты толпились у стойки бара. Поскольку я был один, то я быстро нашел место, где можно было постоять и заказать стаканчик рома и жареной кукурузы. Французское убранство здесь уступило место американскому колониальному: кругом красно-черная шотландка, медная утварь. В Чикаго все было по-другому. Здесь не видно было кинозвезд, лишь некто, кто мог быть Цезарем Ромеро, попивал в углу коктейль с маленькой «звездочкой», вот и все.

Но вот меня пригласили наверх. Большинство из посетителей были в вечерних туалетах. На мужчинах, в основном, были смокинги, иногда белые пиджаки, на женщинах – изящные платья с черными блестками, платья из серебряной парчи, бархата, с перьями, из шелка, украшенного мехом. Лишь в какой-нибудь колонии нудистов вы могли увидеть больше обнаженного женского тела, чем здесь. Жаловаться мне было не на что.

Последний раз я ел в десять часов. И уж поскольку платила за меня кинозвезда, то я позволил себе заказать омара, который, впрочем, оказался не таким вкусным, какого я едал в «Ирландии» Кларка и в «Онтарио». Я вытирал масло с подбородка, как вдруг кто-то похлопал меня по плечу.

Подняв глаза, я увидел голубоглазую блондинку в черном платье, из выреза которого вываливалась грудь. Не очень-то красиво, но первое, о чем я тогда подумал, что, наверное, любой мужчина в такой ситуации был бы несколько ошарашен.

– Не хотите присоединиться к нам? – спросила она нежным невинным голоском.