Сделка

– Кого еще ты собираешься использовать?

– Но ведь ты тоже это делал! Ты сказал правду.

– Однажды. От этого я не стал святым.

– Нат, ты не на стороне Нитти. И никогда не был.

– Так и есть. Я на своей собственной стороне.

– На той, которая наиболее безопасна для тебя ты хочешь сказать.

– Или наиболее выгодна. Элиот поставил чашку на стол.

– Компания подмяла под себя все профсоюзы в этом городе. Ты можешь спокойно думать о твоем отце, о том, что он сделал для профсоюзов, и бесстрастно наблюдать за происходящим?

Я мягко указал ему:

– Элиот, ты – мой друг, но, приплетая сюда моего старика, перегибаешь палку. А если ты считаешь, что я один могу уничтожить коррупцию в профсоюзах, которая существует годы, десятилетия, то ты еще хуже этих ребят в сумасшедшем доме, с которыми я имел дело.

– Ты же знаешь, что расследование касается ИАТСЕ и взяточничества в кинобизнесе.

– И что из этого?

– Это значит, что ты помогал Пеглеру в его собственном расследовании.

– Между прочим, ты втянул меня в историю, сообщив мое имя ребятам из ФБР. Я не хотел благодарить тебя за это.

– Кажется, нет.

– Именно поэтому мне временами хочется тебе ребра пересчитать.

Элиот не обратил внимания на мои слова и продолжал гнуть свою линию:

– Ты ведь много знаешь об этом, Нат. Ты встречался со многими руководителями мафии.

– Во-первых, я ничего не знаю. Я всего лишь разговаривал с некоторыми людьми.

– Одним из которых был Фрэнк Нитти.

Черт!

Я сказал:

– Никто не сможет быть абсолютно уверен в этом.

– У федеральных агентов есть информация о том, что ты встречался с ним несколько раз в течение семи лет, включая ноябрь тридцать девятого года. В отеле «Бисмарк», кажется?

– Господи!

– Большое жюри хочет знать, о чем вы говорили во время этих встреч. Вспоминай, Нат. Вспоминай Сермака.

Я выпрямился и улыбнулся своему приятелю такой мрачной улыбкой, какой никогда не улыбался.

– А как насчет того, чтобы вспомнить Диллинджера? Как ФБР понравится, если я расскажу всем об убийстве Диллинджера? О том, как федералы помогали и подстрекали несчастных копов из Индианы арестовать, а затем, что хуже всего, застрелить не того человека? Если я расскажу все, что знаю, Гувер обгадит свои долбаные штаны!

Он деланно пожал плечами.

– Меня это не интересует. Гувера всегда переоценивают. А все, что меня интересует, – это правда.

– Элиот, пожалуйста. Ты же не наивный человек. И не притворяйся таким.

– Твои показания могут быть очень ценными. Ты – единственный человек, который не состоял в бандитской группе, часто лично встречался с Нитти. Твои показания будут правдивыми, не такими, что дали Биофф, Браун и Дин.

– Так эти три подсадные утки заговорили?

Он кивнул.

– Они молчали во время первого процесса, но когда стали известны довольно суровые приговоры и они поняли, насколько тюремная жизнь отличается от жизни в «Эль Мокамбо», их языки стали развязываться.

– В Голливуде они болтались в «Трокадеро», Элиот, но это неважно. Я не хочу вступать в игру.

Кто-то постучал в дверь, и я сказал:

– Открыто.

В комнату вошел Билл Друри.

Он не был крупным мужчиной, наверное, пяти футов девяти дюймов росту и весом около ста шестидесяти фунтов, но у него были широкие плечи, и он был очень энергичным: его физическая мощь подавляла. Друри повесил свое верблюжье пальто рядом с пальто Элиота и свой котелок тоже. На нем были надеты типичный модный костюм с черным жилетом в серую полоску, яркий красно-синий галстук и сверкающие начищенные ботинки. Билл был одет лучше всех честных полицейских, каких я когда-либо встречал.

И был одним из самых дружелюбных, если только вы не оказывались членом Компании. Он подошел к нам с широкой улыбкой, пожав руку сперва мне а затем Элиоту. Его темные волосы были зачесаны на лысеющей голове таким образом, чтобы казалось, что их больше, но на самом деле эффект был минимальным. Темные живые глаза были близко посажены по бокам выдающегося носа, под которым упрямая нижняя челюсть не могла скрыть намечающегося второго подбородка.

– Геллер, – весело сказало он, садясь рядом с Элиотом, – ты и вправду выглядишь как оживший мертвец.

– Ты, по крайней мере, честный человек, – проговорил я. – Но толстый и нарядный.

– Когда твоя жена работает, – сказал Билл, взмахнув рукой, – то почему бы и нет?

У меня не было против этого никаких доводов.

– Предполагаю, Элиот уже накачал тебя? – спросил он.

– Да, в некотором роде.

– Поскольку мы твои старые приятели, то нас попросили подготовить почву для федерального обвинителя. Они хотят, чтобы ты выступил свидетелем.

– Тогда, надо думать, они вызовут меня в суд.

– Они хотят, чтобы ты пришел по доброй воле.

– Ты не знаешь меня, лейтенант. Добровольно – это пока длится день.

– А дни все короче. Знаю, знаю. И я уже капитан.

– Серьезно? И как изменился мир с тех пор, как ты стал качаться на волнах удовольствия? Элиот повернулся к Биллу и сказал:

– У меня такое чувство, что мы навязываем Нату свою дружбу.