Сделка с профессором

– Ну что вы заранее наговариваете, – вступилась за девушек мединна Стуорд, посмотрев на дайну с укором. – Может быть, в этот год все будет благополучно. Девочки большие молодцы. Смогли себя показать, хоть им и было, наверное, очень страшно.

Господин Батли и господин Жуль отошли в сторонку и особого участия в беседе не принимали, успехи учениц их заботили меньше всего. Преподаватель словесности с интересом следил, как официанты суетятся возле столов, и намечал, чего бы ему хотелось попробовать. В отличие от добродушного, глуховатого старичка преподаватель арифметики стоял с угрюмым видом и посматривал исподтишка на гостей, в душе ненавидя их всех до единого за то, что им позволено танцевать с Хельгой Дорн, а ему – нет.

Эдман не в силах был что-либо обсуждать с коллегами и молча сидел в кресле у стены, стараясь удержать непроницаемое лицо и надеясь, что никто не догадается о его состоянии. У него перед глазами стояла Беатрис Сонар, сияющая серебристым светом своей маны во время выступления.

Когда она появилась вместе с Фулн на сцене, Эдман не мог поверить увиденному. Невзрачная адептка непостижимым образом превратилась в очаровательную, загадочную девушку, способную одним взглядом или мимолетной улыбкой пленить сердце мужчины. Как такое возможно, он не знал, но видел, что и другие максисы заметили, насколько Сонар отличалась от остальных выпускниц. И дело было вовсе не в наряде и прическе, хотя эти необходимые каждой женщине атрибуты очень шли Беатрис и подчеркивали ее грацию и природное изящество, но в ней ощущалось нечто большее. Словно она осознала свою привлекательность и захотела явить себя миру во всей красе, чтобы и другие смогли оценить этот щедрый дар богов простой смертной деве и порадоваться вместе с ней.

Но и это было не главным. Ее мана – вот что поразило всех максисов настолько, что они еле удержались, чтобы не кинуться к Сонар и не начать умолять отдать им хоть малую часть накопленной магии. Будто наваждение захватило собравшихся, они ощутили ту живительную силу чудесной, чистой женской энергии, какая сокрыта лишь в редких представительницах прекрасного пола. Недаром каждый максис, хоть раз пользовавшийся переданной маной, знал, что она имеет особый так называемый вкус, или скорее, ощущение, испытываемое вовремя усвоения энергии. У одних женщин мана казалась терпкой, будоражащей, даже немного неприятной, у других, наоборот, слишком пресной и будто безвкусной, у третьих – сладковатой и манящей. Но в Беатрис чувствовалось что-то особенное, что-то способное подарить неземное блаженство получившему это сокровище.

Как только она открыла внутренний резервуар и выплеснула в зал свою ману, сковывающий все мышцы импульс пронзил Эдмана с головы до ног. Он сидел закаменев и не мог пошевелиться. Капли холодного пота выступили на лбу, рубашка под сюртуком насквозь промокла, ему казалось, что если он сию же минуту не присвоит себе эту девушку и ее энергию, то его жизнь неминуемо оборвется.

Сонар легко совладала с невероятным количеством маны и направила ее в накопитель. Не рассчитанный на такой поток артефакт чуть не взорвался. Чудо, что Беатрис успела отдернуть руку, и все обошлось. Как только она закрыла внутренний запас, максисы в зале вздохнули с облегчением и некой долей разочарования. Им хотелось еще насладиться этой чистой энергией, но в то же время они понимали, что могут в любой момент потерять голову и натворить дел.

Эдману пришлось хуже всех. Он с трудом вернул себе способность двигаться, применив успокоительное и укрепляющее заклятия. И теперь никак не мог решить, как ему быть дальше. Эта адептка имела на него слишком сильное влияние, а вечер только начинался. Ему предстояло следить за каждым приглашенным аристократом, а главное – найти тех, кто не был учтен и пришел по протекции Микаэлы. И Эдман зарекся держаться от Сонар подальше.

К тому времени как бонна Виклин ввела в зал выпускниц, гости успели перекусить, выпить по бокалу вина, а некоторые и по несколько, и теперь с интересом следили за потупившимися адептками, ожидавшими разрешения сесть на стулья у стены с правой стороны от сцены. Эдман мгновенно нашел взглядом Беатрис и поразился тому, насколько она выглядела расстроенной. Сонар стояла в самом конце шеренги девушек, прячась за спину Дорн и низко опустив голову так, чтобы не было заметно, что она плачет.

У Эдмана внутри все сжалось в тугую пружину, и он вопреки всем доводам здравого смысла и зароку не подходить к Беатрис, оказался возле нее и, скрывшись от глаз гостей за выступом стены и портьерой, закрывавшей нишу с дополнительными креслами, шепнул:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– В чем дело, Сонар? Почему ты в таком виде?

Ему хотелось расположить ее к себе и выяснить, что случилось, но голос неожиданно прозвучал хрипло и неприятно. Адептка вздрогнула и подняла на него заплаканные красные глаза.