Сдохни или умри (СИ)

Отец усмехнулся. А после — сделал странный пас рукой, будто распальцовку бросил. Ну, или — ведьмачий знак. Его ладонь покрылась блестящей маслянистой дрянью, похожей на нефть, и в стороны выстрелили чёрные нити, паутиной залепив стену поверх сияния.

Это что нахрен за Веном?!

— Да что вообще происходит?! — не выдержал я. Ощущение нереальности происходящего только усилилось. — Какого… Какого?!

Лена только открывала и закрывала рот, как рыба. Слов у неё не нашлось, но она просто указала дулом карабина на чёрную паутину.

В этот миг разом поменялось освещёние, словно кто то выключателем щёлкнул. Или — применил фильтр в фоторедакторе. Мир вокруг выцвел, ушёл в серо-красные тона. Будто этого мало, в нос ударила вонь жжёной пластмассы

— Макс! — воскликнула Лена в панике, и шагнула ко мне. Тут же беспомощно добавила, — па-а-ап!

Её чёрные, влажные после душа волосы завились крупными кудряшками, в зелёных глазах — таких же, как у меня — плескался то ли ужас, то ли просто офигевание крайней степени. Сестры «обесцвечивание» не коснулось. Меня и отца тоже, кстати.

Я молча снял карабин с предохранителя, требовательно посмотрел на отца. Лена, после секундного промедления, повторила за мной.

Отец поморщился, швырнул дробовик на пол — будто бесполезный мусор. И… у него в руке с белой вспышкой появилось копьё. Прямо из воздуха — здоровенное цельнометаллическое копьё, блин! Точнее, что-то типа глефы или гизармы — только кого это будет беспокоить на фоне всего остального?

Лена выматерилась. Впервые за четыре года. Прошлый раз был, когда она в тайге со скалы навернулась и сломала ногу. Зато, теперь уже у меня слов просто не нашлось.

— Там то, к чему я вас всю жизнь готовил, — вздохнул отец, ткнув пальцем в свечение. На слова сестры он не обратил внимания, а ведь в нашей семье с матом строго. Про чёрную дрянь, блин, тоже ни слова не сказал. — Но я и надеялся, что нас не найдут в другой реальности, и это не пригодится.

Так… Что он сейчас сказал? В другой реальности?

Свечение вдруг стало ярче.

— Икар! — рявкнул отец.

— Да! — я аж на месте подпрыгнул. На тренировках мы всегда пользовались позывными, и сразу отзываться на них нам с сестрой въелось в подкорку.

— Когда получишь крылья, не спускайся к солёным брызгам и не поднимайся к солнцу.

Я даже не сразу осознал, что он сейчас сказал. Крылья? Брызги и солнце? Он мне про греческие мифы затирает? Сейчас!?

— Пандора!

— Да! — Лену колотило. На отца она уставилась с надеждой, будто ждала, что хотя бы ей он скажет что-то осмысленное.

— Открой этот долбаный ящик, Панди, — сказал отец. — И пусть они все обосрутся.

Он улыбнулся, но вышло похоже скорее на оскал. А в глазах смешалось столько всего: тоска, злость, вина, любовь…

Какого?..

— Прорывайтесь в людное место — может, пронесёт, — продолжил отец. — На месте не стойте, защищайте друг друга. Если поймают… Постарайтесь найтись как можно скорее. Вместе — вы сила. Может, и с мамой свидитесь.

Меня будто ударило с размаху, а внутри что-то дрогнуло. «С мамой».

Мама умерла.

— Стой! — заорал я. — Это же…

Я не договорил. Всё… Всё случилось одновременно.

Отец вдруг зарычал и согнулся, на спине под футболкой у него вспух огромный горб. Удар сердца — и ткань разорвали, расправившись на половину кухни, крылья. Пернатые, как у ангела, только не белые, а чёрные.

Из сияния вывалился здоровенный клубок глянцевых телесно-серых червей, волной рванул по полу. Вонь палёного пластика стала невыносимой.

— Бегите, — выдохнул отец, и ударил крыльями. Нас с Леной подхватило мощным потоком ветра — мягко, словно подушками — и бросило в окно. Раму с грохотом вырвало из стены, миллионом осколков взорвались стёкла, но нам вреда не причинили.

Лена взвизгнула и с перепугу пальнула куда-то — спасибо, что не в меня. Я от неожиданности до хруста прикусил язык. Мимо замелькали этажи — один, второй, третий… Мы жили на девятом.

— Макс! — закричала сестра. Я не ответил. Язык было так больно, что слёзы выступили, и испугаться я толком не успел. А потом падение резко остановилось, и нас аккуратно отпустило на асфальт. Ветер развеялся, разметав напоследок окурки и шелуху семечек перед подъездом.

Лена опять выматерилась.

— Пандь, — буркнул я, и поморщился из-за больного языка. — Рот тебе с хозяйственным мылом помою.

— Угораешь? Да тут… — что именно «тут», она не сказала — видимо, слова не нашлись. В этом я Лену понимал полностью. Молча ткнул пальцем в сторону скамейки у подъезда.

Там сидели две бабки, вечно ворчащих по любому поводу. Только вот, сейчас они не офигевали от нашего чудесного спуска с девятого этажа, как и с того, что недалеко от них рухнули оконная рама и острые осколки стекла. Старушки замерли на месте. Не просто без движения сидели — а зависли, как на паузу поставленные. Не моргая, с открытыми ртами. И не дыша.

— Ты тоже это видишь? — уточнил я. Шагнул к правой бабуле, ткнул её пальцем в морщинистую щёку. Она не отреагировала, даже зрачки не шелохнулись.

Надо ли говорить, что серо-красный фильтр наложился на обеих бабуль?