Secretum

– Но осторожно! – предостерег он с самым серьезным видом хватаясь за медный кувшин для полива. – Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя высаживать вместе лютики, испанские жонкили и тюльпаны, так как получится некрасивая композиция. Это говорил еще мой дед, Транквилло Ромаули, упокой Господь его душу, у него были самые прекрасные сады в Риме. Да, в наше время не найти ни одного такого сада, оформленного по всем правилам садоводческого искусства, – закончил он свою тираду с преувеличенно печальным вздохом.

– Да, действительно, вы правы, – только и нашелся ответить я, подавляя новый зевок и сдерживая нарастающий гнев, ибо мне уже казалось абсолютно безнадежным пробиться сквозь нескончаемый поток его речи.

Позади нас прошло двое слуг с корзинами, полными только что забитой и общипанной птицы. Они толкали друг друга в бок и тайком посылали мне понимающие язвительные улыбки, так как утомительная болтливость садовника была хорошо известна всем на вилле Спада.

Итак, мне не оставалось ничего другого, как рискнуть заговорить с ним напрямую.

– Ну, аббат Мелани сказал мне также, что ему настолько понравилось беседовать с вами, что он хотел бы встретиться еще раз, – сказал я так быстро, как только мог.

– Ах, неужели?

Наконец-то он отреагировал. Хороший знак.

– Да. Вы должны знать, что аббат очень обеспокоен. В Мадриде над Эскориалем витает смерть…

Он задумчиво посмотрел, ничего не говоря. Возможно, он понял мой намек: смертельно больной король Испании, наследник трона, тетракион…

– Ты хорошо информирован, – произнес он неожиданно серьезным тоном. – Эскориаль иссыхает, сын мой, в то время как Версаль… а теперь… Шёнбрунн… – продолжил он, выражаясь только намеками.

Я понял, это сигнал. Он был в курсе дел, ведь недаром он упоминал о самых прекрасных садах Франции и Австрии, достоянии двух противников, борющихся за Испанское наследство.

– Нам приходится нести тяжелую ношу, – таинственно обронил он.

Транквилло сказал «нам»: вероятно, он ссылался также на других, то есть на тайный пароль, как и предполагал аббат. А теперь он хочет освободиться от тайны, которая гнетет его.

– Я согласен с вами, – ответил я.

Ромаули кивнул с улыбкой безмолвного, тайного понимания.

– Если судьба Эскориаля настолько близка сердцу твоего покровителя, аббата, то нам двоим действительно будет о чем поговорить.

– Это было бы, правда, очень желательно, – сказал я с некоторым ударением на последнем слове.

– Только при условии, что он правильно информирован, – подчеркнул Ромаули. – В противном случае это лишь напрасная трата времени.

– Не сомневайтесь, – успокоил я садовника, однако совершенно не понял смысла его намека.

Весь путь назад в Касино я прокручивал в голове разговор с садовником, пытаясь все растолковать верно, как вдруг после поворота на обходную дорожку услышал шорох гравия под двумя парами ног и два голоса.

– …просто неслыханно, что аббат Мелани себе позволяет, в этом я с вами абсолютно согласен. Но еще удивительнее реакция Албани.

Кто-то говорил об Атто. Судя по тону и манере выражаться, голос принадлежал пожилому мужчине высокого положения. Я не мог упустить случая услышать этот разговор. Я спрятался за живой изгородью и приготовился подслушивать.

– Его все время подозревали в чрезмерной любви к французам, – продолжил все тот же человек, – а тут он задал Мелани такую головомойку. Так что впредь его будут считать держащим нейтралитет, то есть равно удаленным как от французов, так и от испанцев.

– Просто невероятно, как быстро может измениться репутация человека, – согласился другой.

– Это точно. Хотя в настоящий момент это ему мало чем поможет. Он слишком молод, чтобы стать Папой. Но для того, чтобы продержаться в таком положении, любые средства хороши, это настоящее искусство, в котором наш дорогой Албани просто мастер, ха-ха!

Почти на четвереньках я пробирался вдоль изгороди, стараясь незаметно проследить за парой, наслаждавшейся утренней прогулкой. Мужчины явно были из гостей, которые ночевали на вилле. И вероятнее всего, речь шла о двух высокопоставленных церковниках, голоса которых, к сожалению, не были мне знакомы. Шуршание в кустах поблизости мешало мне хорошо прислушаться и, следовательно, понять, что означает их разговор.

– А что же стало с запиской, которую ему передали? Неужели верно то, что мне вчера об этом рассказывали?

– Я расспросил, и мне подтвердили, что все так и было. Этот попугай украл записку и улетел, чтобы прочитать ее в своем гнезде, ха-ха-ха! Албани, конечно, не подал виду, но он был в отчаянии. А двум своим слугам он поручил незаметно поискать эту птицу, поскольку никто не должен знать, насколько важно для него это дело. Однако одного из слуг обнаружил дворецкий, когда бедняга залез на дерево в саду, чтоб лучше осмотреться, и дворецкому сразу стало ясно, зачем он это сделал. Так все и узнали об этом. Но о том, где скрывается эта птица, не ведает никто.