Седьмая беда атамана

В полдень, когда солнце палило совсем по-летнему, раскрасневшаяся от жары Марейка входила в станицу. Марейка была здесь впервые, и Озерная понравилась ей разбежавшимися по косогору аккуратными, крытыми тесом избами. Она надеялась, что здесь ее приветит сам атаман, он всегда относился к Марейке, будто к родной дочери, прощая ей разные шалости и капризы. Она представляла, как бросится к Ивану на шею и расцелует его в рыжую щетину щек.

В одном из дворов на подамбарнике молодая женщина кормила грудью ребенка. Обойдя раскидистый куст крапивы, Марейка тихонько приблизилась к пряслу и спросила:

— Мне Ивана Николаевича.

— Какого тебе Николаича?

— Соловьева. Сказывают, он в Озерной.

Женщина положила ребенка на подамбарник и подошла к Марейке.

— Да ты в своем ли уме?

— Я? А что?

Женщина вздохнула, еще раз оглядела нищенку и сказала без тени сочувствия:

— Опоздала ты, милочка. Сгинул твой Соловьев. Кончили его… Когда кончили? Третьего дня, милочка. А еще убили Чихачева да Соловьенка. Трое и лежат вместях. Миргена же увезла его баба Энекей и схоронила где-то в ихнем улусе. Ежли хочешь взглянуть на могилку, так иди прямиком в верхний край, до конца улицы, да там на кладбище не сворачивай, к амбару иди и увидишь… Кончили, страх смотреть.

У Марейки подкосились ноги. Она ухватилась рукой за сучковатое прясло и какое-то время неподвижно стояла так, глотая подступивший к горлу комок. Глядя на нее, женщина обеспокоилась, захлопотала:

— Присядь-ка на завалинку, в тень. Я молочка принесу.

Марейка не ответила. Она, как слепая, щупая ногами землю, побрела дальше.

— Вот и сама Энекей, она тебе могилку покажет! — крикнула женщина.

Энекей ни о чем не расспрашивала Марейку. Она провела ее во двор, где теперь была единственной хозяйкой, потому что, боясь суда, Автамон взял свою полумертвую жену и уехал куда глаза глядят, а за день до того потерялась Татьяна. Никанор же поручил Энекей дом и скотину и на неопределенный срок отправился в Минусинск, хочет найти работу и перебраться в город совсем.

В опустевшем дому Энекей угощала Марейку пресными лепешками и творогом со сметаной. Подперев рукой голову, она следила за тем, как Марейка ест, и говорила, словно утешая ее:

— Если мужик бандит, то зачем он? Помер и ладно. Мне такого совсем не надо.

Энекей не могла понять, что Марейка печалилась не о Соловьеве и не о ком другом — она печалилась о себе, о своей загубленной, пропадающей ни за что жизни. Сколько надежд связывала она с этими людьми, и все надежды ее рухнули разом.

— Он был отцом, Мирген, — почему-то вспомнила Марейка. — Я знаю. И Сашка знал, потому и загубил маленького.

Энекей покачивала головой, хотя ей невдомек было, о каком Миргене и в связи с чем говорит Марейка.

Марейка не пошла на могилу, хотя понимала, что это нехорошо. Нужно приходить к мертвым, проведывать их, поминать — так уж ведется от века. Но ведь ходят-то на могилы дорогих людей, а эти были для нее чужими. В банде каждый думал только о себе, как бы ухватить пожирнее кусок да не нарваться на пулю, а другие пусть пропадают с голоду, пусть гибнут в бою.

Энекей хотелось подольше побеседовать с Марейкой, она ведь тоже одинока, но Марейка так устала, что тут же, за столом, и уснула и спала до позднего вечера, а затем засобиралась уходить.

— Куда ты пойдешь? — спросила Энекей, обнимая ее за худенькие плечи.

— Куда-нибудь, — неопределенно ответила Марейка.

В ту же минуту открылась дверь и появилась Антонида.

Она внимательно посмотрела на Марейку и, не скрывая любопытства, проговорила:

— К Соловьеву пришла? Кто будешь?

— Была заключенная, да отпустили.

— Вот и ладно, — улыбнулась Антонида. — Значит, не виноватая.

— С бандитами я жила.

— Никого ж не убила? Нет?

— Не. Я стрелять не умею.

— Вот и ладненько.

Узнав, что Марейке деваться некуда, Антонида пообещала найти ей работу в Озерной. Будет скот пасти, а может, и в лавку устроится продавщицей, а то выйдет замуж.

— Замуж я не пойду, — тихо ответила Марейка.

— Пошто так? И замужем будешь, и детишек нарожаешь.

— Не хочу детей! Не хочу! — закричала она.

В тот же вечер Антонида сводила ее в баню, а назавтра, пробежав станицу из края в край, принесла Марейке платье и пусть не новые, но годные к носке ботинки.

2

И снова гудела перед сельсоветом улица, запруженная людьми. Они собрались стихийно и потребовали от Гаврилы, чтобы им объяснили толком, что же произошло в станице. Долго не раздумывая, председатель поставил перед народом командира кавэскадрона Заруднева:

— Объясни, понимаешь.

Высокий ростом Николай посмотрел поверх голов и, щурясь на солнце, начал:

— Я был послан сюда на ликвидацию банды. Что она тут делала, вы знаете. Советская власть терпела банду, а терпела потому, что в ней были обманутые бедные люди. Ради них позволялось гулять Соловьеву столько времени. Но всему приходит конец.

Послышались выкрики:

— Усопшему мир, а лекарю пир. Угробили казака!

— Уж и ловко ты его!

— Не пикнул!

— Таскал волк, потащили и волка.

— Правильно, товарищ Заруднев! Спасибо вам за ваше геройство!

Лоб Николая перерезала глубокая морщина. Он еще раз оглядел весь народ и сказал: