Седьмое небо в рассрочку

Марин едва не зааплодировал Шатуну, услышав уверенный голос и, главное, логику мыслей:

– Если вы слышали, кто вызвал полицию, то наверняка знаете, как я там оказался. Мы давали показания, значит, рассказать обо мне могли только следователи. («Вот умыл так умыл», – ухмылялся про себя Марин.) Но так и быть, скажу, раз вы не решаетесь спросить прямо. Мне позвонила ваша жена и сказала, что пришли ее убивать. После этого я поднял своих людей и поехал в ваш дом. Но не успел. Я сожалею… я очень сожалею.

– Вас что-то связывало с Ксенией?

Еще бы! Но что ему сказать? Что он способен понять?..

Другой

По силе внезапная и добровольная смерть Жирнова сравнима была с тем ударом, когда он увидел Тату с Генкой Беликом. Шатунов напился в хлам в компании Иваныча и в привычной обстановке – в родной кочегарке. Пил и задавался вопросом – почему? Некому было ответить, а без ответа жить чрезвычайно сложно, потому что собственная вина выжигала грудь, ведь Леха Шатун не заметил, пропустил болевую точку, заставившую Жирнова взять пистолет и выстрелить себе в рот. Значит, Леха виноват, да?

Он плакал. Да, плакал, а что тут такого? Когда уходят вопреки законам природы, здоровыми и сильными, уходят по собственному желанию, лучшие из того, что ползает по земле, слезы льются сами. Называются они слезами раскаяния, отчаяния и бессилия. Поздние слезы. И запоздал вопрос – почему? Но Иваныч, шевеля усами, выразился по-философски просто, оттого в какой-то мере его слова явились утешением:

– Не из-за ликера с водкой, нет. Жил человек, трудился, себя не жалел, других не жалел, выполняя дело, которое ему поручили. Не на свой карман работал, для других старался. Он верил, ему верили, а все зря. Пришли другие и сказали: «Отойди в сторонку, мешаешь нам. Завод уберег и молодец, теперь мы тут без тебя обойдемся». И вместе с ним всех – по боку, на свалку. Он обманул тех, кто стоял за ним. Выходит, зря жил, зря трудился и верил. Выходит, у него украли жизнь. У нас у всех ее украли.

Под его медлительную и не всегда понятную речь Шатунову на ум пришла Тата, она ведь тоже украла, обманула, предала… А если разобраться, то и он вор… Но это только по пьяни сознание отравляли угрызения совести, в трезвом виде совесть тактично помалкивала, собственно, без нее было хреново-хреново.

Переживания скрашивали мысли о Еве, Шатунов ее каждый день ждал, а однажды подумал, что свидания в кочегарке – верх свинства по отношению к ней. В срочном порядке он купил трехкомнатную квартиру с так называемым евроремонтом, приобрел импортную машину, вызвав нездоровый ропот среди рабочих, мол, и этот такой же, а вот был Жирнов…

– Такой же, – злясь, цедил сквозь зубы Шатунов.

Такой же, а зарплату получали ежемесячно в отличие от многих тружеников города. В сущности, он свыкся с неблагодарностью, но, как все талантливые люди, надеялся, что его когда-нибудь оценят по заслугам. Каждому, каждому хочется справедливой оценки, мечтается услышать слова благодарности, но и тут он промахнулся – такова уж человеческая природа.

Чтобы ускорить встречу с Евой, заодно напомнить о себе, Шатунов настрочил записку, где указал новый адрес и домашний телефон, подписался, как и в предыдущей записке, буквой «Л». Она поймет. Записку отвез туда же, где однажды оставил цветы в благодарность за выздоровление, и бросил в почтовый ящик.

С кончины Жирнова начался период, о котором Шатунов не любил вспоминать, и первый звоночек-предупреждение поступил от Дубенича. Леха еще не догадывался, в какой смертельный капкан скоро угодит.

Юрка, пионер нового класса предпринимателей, назначил рандеву в ресторане Таты, будто не знал о рогах, послуживших причиной развода. Здравомыслящий человек сочтет неэтичным данный поступок, а Шатунов так и вовсе должен был оскорбиться и отказаться, люди-то весьма обидчивы. Но Леха многому научился и, заподозрив козни, предложение принял, поехал на своей иномарке, гонимый любопытством: что же нужно Дубеничу и при чем здесь Тата?

Он припарковал машину у входа, вошел в кабак вразвалочку, как хозяин не только жизни, но и данной забегаловки, где пахло жратвой, как в затрапезной столовке. Однако дух совдепии здесь витал не только в запахах с кухни, ничего не изменилось и в интерьере. Официантки в тех же фартуках и пестрых одеждах лениво бродили между столами – это когда владельцы кабаков начали срочно одевать в униформу персонал, заботясь о качестве услуг во всех направлениях бизнеса. Лехе даже скучновато стало.

Дубенич привстал, чтоб Шатунов заметил его, и махнул несколько раз рукой: сюда, сюда. А рядом с ним стояла Тата, сложив внизу живота руки, на одном запястье болтался золотой браслет, подаренный когда-то мужем. Да и платье на ней кто покупал?