Седьмое знамение

Спать Фаина легла в обычном состоянии, но засыпала плохо. У нее было слишком мало жизненного опыта, чтобы разобраться в самой себе, но она делала такие попытки и даже худо-бедно анализировала свое состояние. Плохо спать она стала совсем недавно – со времени празднования Нового года у Эдгара Тимофеева. Значит, именно тогда произошло что-то, из-за чего она до сих пор не успокоилась и не пришла в себя. Но в тот день, а точнее, в ту ночь, произошло много всяких неприятностей, и осадок после той вечеринки действительно еще есть в душе, и очень трудно определить, от чего конкретно появилось это странное, непроходящее беспокойство. Может быть, это из-за Раи Беловой?

К Раисе Фаина относилась очень хорошо. Не то чтобы любила, как любят закадычные подруги – таких подруг не было ни у той, ни у другой девушки. Просто Фаина не считала Раю Белову безнадежно погибшей и видала в ней массу достоинств, которые, быть может, оставались тайной и для Полины Михайловны. Больше того, Фаина Рае безоговорочно доверяла, как будто в благодарность за то, что Рая с ней дружит. В школе и во дворе к Фаине относились как к прокаженной. Всегда ей вслед или в лицо раздавались красочные эпитеты и прозвища: «Святоша! Проповедница! Апостольша! Церковная крыса!» Причем это были самые безобидные из ряда подобных кличек. Люди не терпят рядом с собой качественно иных особей того же биологического вида и клеймят их позором, поэтому Фаина была заклеймена со всех сторон. Ее внешность и ее душа в таких условиях не имели никакого значения. А Рая не гнушалась общаться с нею, появляться с ней на людях и пускать к себе в гости, а ведь Раиса Белова была привередлива в выборе знакомых.

Ночью Фаина спала только наполовину, вертелась с боку на бок не переставая, и вдобавок ей снился кошмар. В раннем детстве ее, бывало, мучили кошмары – то ей снилась смерть матери, хотя она вовсе не помнит мать и знает ее лишь по фотографиям, то она видела распятие Иисуса Христа и просыпалась вся в слезах. Но то были другие кошмары, этот же, вопреки обыкновению, случился с ней самой, то есть главным действующим лицом кошмара была она. Ей снилось, что она сидит на лавочке, во дворике возле церкви отца Александра, стоит нежаркий, даже прохладный летний день, всё вокруг зеленое, и светит ласковое солнышко, и дует такой же ласковый ветерок – в общем, райская идиллия. Фаина именно так и представляла себе рай. И вдруг позади нее поднялась какая-то тень. Она была так ужасна, что Фаина вся оцепенела и не могла пошевелиться, и одна лишь мысль о том, чтобы обернуться и посмотреть на эту тень, разглядеть ее как следует, приводила девушку в панику. От этой тени веяло удушающим жаром и запахом дыма, словно это был огромный, всепоглощающий костер. Но, как ни странно, Фаину тянуло к этому костру, к этой тени, и это-то пугало ее больше всего. Она бросилась бежать, буквально со всех ног, и как всегда бывает во сне, ноги вдруг стали ватными. Тяжело дыша, Фаина изо всех сил пыталась спастись, рвалась вперед, а получались у нее лишь нелепые прыжки и никакого продвижения. Земля притягивала ее, как сильный магнит – крошечную булавку. Она шлепалась на асфальт, поднималась, помогала себе руками – хваталась за какой-то штакетник и подтягивалась, и все без толку. Тень настигала ее и обволакивала всюду жаром и гарью, словно кокон, и у Фаины волосы начинали шевелиться от ужаса.

Петр Николаевич раскрыл окно и включил лампу. Дочь, вопреки обыкновению, еще не проснулась, а библиотека открывается в девять часов. Каникулы скоро закончатся, а она не хочет терять ни одного свободного дня. Холодный воздух и свет разбудили Фаину. Она, едва открыв глаза, резко села в постели и схватила Петра Николаевича за руку испуганным движением.

– Что такое, Фая? – взволнованно спросил он.

Ее лоб покрыла испарина, глаза были расширены, а щеки – бледные и даже чуть-чуть желтоватые.

– Что случилось, дочка?

Фаина невероятным усилием воли пришла в себя.

– Нет-нет, ничего, папа… ничего… просто нехороший сон… нехороший сон… нехороший сон…

Она так задумалась, что повторила слова «нехороший сон» три раза. Иногда с ней такое бывало.

Петр Николаевич присел рядом с ней.

– Фая, ты вся мокрая. Тебе нездоровится? Может, сходишь сегодня к врачу? Ты в последнее время какая-то странная, правда.

– Я совершенно здорова, папа! – отчаянно воскликнула она. – Я же сказала тебе, что это просто страшный сон. Сон, понимаешь?.. Ладно, уже поздно. Я пойду умываться.