Седьмое знамение

– Просто ты человек предубежденный, – проворчал он. – С чего начнем?

Она по привычке заколебалась:

– Слушай, ну не вмешивался бы ты в приготовление еды, это не твое дело…

Он разозлился не на шутку.

– Фаина, прекрати отстранять меня от своей жизни! Не выйдет. К тому же, я тебе не помешаю. Если ты готова, то начинаем. А то твой папа приведет толпу гостей, а мы тут все еще копошимся.

– Спорить с тобой бесполезно.

– Это точно.

Сначала они приступили к приготовлению салата. Она надела фартук, после долгих уговоров выделила фартук и Борису. Волосы, чтобы не мешали, она заплела в косичку и от этого стала очень взрослой и очень серьезной, но улыбка Бориса придавала им обоим вид детей, играющих в семью. Мундирная картошка, сваренная заранее, еще с утра, была ими почищена и нарезана в первую очередь и высыпана горкой в миску. Пока они ею занимались, на сильном огне кипели яйца, потом хозяйка поставила их под холодную воду, а на удивленный взгляд Бориса объяснила:

– Так их легче будет чистить.

Борис и не подозревал, что существуют такие премудрости в таком, казалось бы, элементарном деле, как варка яиц. И резать их оказалось намного труднее, чем он думал раньше. Но он видел, как косилась на него Фаина, с намерением отобрать у него нож при малейшем намеке на неловкость или недовольство, и он терпел. Даже шутил. С Фаиной рядом ему все нравилось.

– К сожалению, я не помню мою маму, – произнесла Фаина. – Знаю ее внешность по фотографиям. А какая она была … внутренне, в духовном плане, я имею в виду, этого я не знаю. Даже не представляю себе, какая она была, как улыбалась, что ее радовало и что огорчало, на что она могла рассердиться и за что могла похвалить.

– Это плохо, – посочувствовал Борис.

– Да, – согласилась она. – Но я не могу разговаривать о ней с папой, он сразу расстраивается и становится сам не свой. Поэтому я не знаю, как они познакомились, как поженились, как жили вместе до того, как родилась я.

После яиц они приступили к нарезке соленых огурцов.

– А почему ты никогда не показывала мне ваши фотографии? – спросил Борис. – Мне давно интересно на них посмотреть!

– Не знаю, – пожала плечами она. – Как-то не было случая. Потом когда-нибудь покажу, если ты не передумаешь. Только не вздумай спрашивать у папы – расстроишь его и доведешь до слез.

– Хорошо, не буду. А ты не забудь показать!

С огурцами они справились быстро, как и с луком, и с колбасой. В большой миске возвышалась уже основательная гора крошева. Фаина доверила мужским рукам открыть банку зеленого горошка, слила в раковину воду и высыпала горошек в миску. Смазала салат сметаной, размешала, закрыла крышкой и засунула в холодильник. После этого они уселись чистить картошку для пюре. У Фаины это получалось намного ловчее, но и от Бориса была кое-какая польза.

– Я знаю только, что мама погибла, попала под машину, – продолжала Фаина. – Я тогда была совсем младенцем. Папа вырастил меня. С Божьей помощью, конечно. В Разовке тогда еще не было церкви. Она появилась… Вообще-то я не помню, когда точно она появилась, и когда у нас образовалась община – по-моему, очень давно. Вместо садика папа поручал меня жене отца Виктора, матушке Евгении. Она там смотрела за всеми детьми в общине, и это было гораздо лучше, чем садик. Мы не только готовились к школе, но и занимались полезными делами, и пили чай с вареньем и конфетами, и слушали рассказы о Боге и о церкви.

– Значит, ты с детства растешь в такой атмосфере.

– Да, с такого глубокого детства, что мои самые давние воспоминания связаны с нашей общиной.

Но Борис все еще не понимал:

– Минуточку. Что за община, если в Разовке еще не было церкви?

Фаина вздохнула от его тупоумия:

– Церкви, то есть храма, правда, не было. То есть она была когда-то, а потом ее разрушили. А община осталась. Люди собирались в доме старосты, продолжали сохранять традиции православия и добиваться возвращения церкви в деревню. Наконец, им разрешили устроить что-то вроде молельного дома и прислали священника, а несколько лет назад появилась возможность и храм восстановить. То есть не воссоздать его таким, каким он был раньше, а построить на его месте новый. Ну, ты его видел. Маленький такой, новенький, красивый.

– А отец Александр? – ревниво поинтересовался Борис.

– А что отец Александр? Он наш священник, мы его любим, уважаем и почитаем.

– И ты тоже его любишь?

– Я – в первую очередь.

– Понятно, – скрипнул зубами Борис.

Дело в том, что, хотя они встречались еще не так долго, у него успел развиться в отношении Фаины инстинкт собственника. По его мнению, Фаину открыл он, а посему она принадлежала ему, целиком и полностью. И каждый представитель ее общины, на его взгляд, покушался на девушку. Они, конечно, не были такими красавчиками, как Борис, но зато обладали в глазах Фаины неоспоримым преимуществом – они верили в Бога. А позиции Бориса были довольно-таки шатки. Он зависел от воли Фаины, а они – нет. Больше того, это она от них зависела и им подчинялась.