Седьмой грешник

— Мой любимый противник, — пояснил священник, обращаясь к Жаклин. — Вы, верно, заметили, сколько конфессий представлено в нашей группе?

— Ну уж, конфессий, — фыркнула Дейна.

— А как же! У нас есть и католики, и протестанты, и евреи, и язычники...

Тут Энди отвесил дурашливый поклон.

— И вероотступники, — договорил Хосе, кивнув в сторону Майкла, который продолжал рисовать.

— Не хватает только мусульманина, — заметила Жаклин.

Энди рассмеялся.

— Не знаю, леди, кто вы и какую веру исповедуете, но что вы честный человек, сразу видно. Вы так и подбрасываете мне нужные реплики, но свою лучшую я уже использовал. Так что сейчас скажу одно: держитесь! Мусульманин уже на подходе.

Джин обернулась. И увидела поднимающегося на холм человека.

— Это всего лишь Альберт, — сказала она спокойно. — Ну и паяц же ты, Энди!

— Кто это Альберт? — спросила Жаклин. — Он тоже из вашей компании?

— Нет, я уже говорил вам о мистических числах. Нас — семь, Семь Грешников.

— Почему грешников?

— Такое название придумал Энди, — объяснил Тед. — Он считает, что это смешно. У него примитивное чувство юмора.

— Но мы же все грешники, — заявил Энди. — Все мы — несчастные грешники в греховном мире. Правда, Хосе?

Священник поднял глаза к небу и громко вздохнул. А Энди продолжал:

— Альберт — наш крест. Мы его терпим, ибо стремимся к самосовершенствованию. Альберт послан нам, дабы мы могли на нем практиковаться. Если мы когда-нибудь научимся любить Альберта, мы сможем полюбить все, что угодно.

Жаклин поправила очки, которые все время сползали на нос, и вгляделась в человека, тяжело поднимавшегося на холм.

— А что в нем плохого? Или вы просто против мусульман?

— Он вовсе не мусульманин, — спокойно поправил ее Тед. — Энди неточен, как всегда. Альберт — маронит, ливанский христианин. И за его приятное присутствие среди нас надо благодарить Энди — это еще один грех в его обширном списке прегрешений. Они дружили с детства в Бейруте.

— Да какое там дружили, черт побери, — возразил Энди. — Просто в Бейруте наши старики вместе преподавали в Американском университете, и мы пошли учиться туда же. Не изводи меня, Тед, Альберт втерся бы в нашу компанию, даже если бы никого из нас никогда не знал. Он же пронырливый как угорь.

Никто ему не ответил. Вновь пришедший уже приблизился к столикам. Джин не могла не подумать, что Альберт не только уродлив, но еще и не располагает к себе. Эти два качества вовсе не обязательно синонимы. Физическое уродство может быть трогательным, даже привлекательным. Ей встречались люди куда более некрасивые, чем Альберт, хотя таких и было не много. Но у него не было ни одной подкупающей черты.

На низкий лоб падали пряди черных сальных волос. Все лицо было испещрено следами от прыщей. Невероятно длинная верхняя губа скрывала выступающие передние зубы; в профиль он напоминал антропоида с отвислыми губами и без подбородка. К тому же он был жирный — не полный, не пухлый, а какой-то рыхлый, тучный и заплывший жиром. Как и у Майкла, ремень джинсов держался у него не на талии, а на бедрах, но если джинсы Майкла просто сползали с его тощего тела, то у Альберта из-за его толстого живота о талии и говорить не приходилось. Когда он улыбался, его маленькие косящие глазки прятались между жирными щеками и нависшими бровями. Он повсюду таскал с собой потертый кожаный портфель, и, возможно, из-за этого одно плечо у него было выше другого, так что он ходил как-то странно накренившись.

И все же отталкивающим Альберта делал не его вид, а манеры. Он источал духовное нездоровье, словно дурной запах. Джин жалела его, но, когда он придвигал к ней свой стул и начинал похлопывать ее по коленке пухлой лапой, она делала над собой усилие, чтобы не отшатнуться от него, как от прокаженного, с натугой улыбалась в ответ.

Одним из нестерпимых, но и поистине трогательных качеств Альберта было то, что он совершенно не сознавал, какое впечатление производит на окружающих. Когда он, подойдя, стал здороваться с компанией, его лоснящееся лицо сияло. Он осторожно поставил портфель под стул. Оглядел всех косящим взглядом, задержал глаза на Джин и Дейне — у той скривились губы — и, наконец, увидел Жаклин.

— Альбер Гебара, — представился он, произнеся свое имя по-французски.

— Здравствуйте. Я — Жаклин Кирби.

— Не студентка, — сказал Альберт, уставившись на нее. — Слишком стара для этого, правда? Madam ou mademoisell Kirby? Docteur, peut-etre?[9]

— Просто Жаклин.

— Mais non, ce n'est pas bien de parlera une dame d'un certain age...[10]

Энди застонал.

— Ох уж наш тактичный Альберт. Слушай, кретин, ты что, не знаешь, что невежливо говорить с леди о ее возрасте? И ради Бога, перейди на английский. Ты же можешь, если захочешь... Вот уж... Ведь неприлично говорить на языке, который не все понимают.

Но глаза-бусинки Альберта не отрывались от Жаклин.

— Mais vous compenez francais, vous comprenez fort bien ce que je vous dis...[11]

— Un peu[12], — осторожно согласилась Жаклин.

— Alors, madame Kirby? Madame la professeur? Madame la...[13]

— Нет, — ответила Жаклин. — Я не преподаватель. Я библиотекарь.