Седьмой крест. Рассказы

Фрау Кампчик протянула ему свой фартук. Муж сказал, чтобы она сейчас же брала ребенка и шла к его родителям. Он совсем не заходил домой, но муж был муж, а она — она. Шуцбундовец сказал, что она как ее муж. Но она была сама по себе, муж — сам по себе. Шуцбундовец скомкал фартук и отбросил прочь, он присел на пол. Он крикнул:

— Так не годится! Дайте что-нибудь подсунуть, скорей, скорей!

Они скатали ногами ковер и запихали его между буфетом и пулеметом. Они запихали еще подушку. Они оглянулись, ища чего-нибудь еще. Фрау Кампчик перебросила им кожаную подушку со скамьи. Шуцбундовец крикнул: «Еще!»

С лестницы раздался тот же голос: «Идут!» Послышались шаги, подымавшиеся по лестнице. Все лица обернулись к выходной двери, лицо женщины — тоже. Шуцбундовец доложил, что парламентер вернулся, что ответили отказом, что предстоит бомбардировка. Шуцбундовец, втащивший тем временем третий ящик, открыл кухонное окно, завернув голову в занавеску. Фрау Кампчик тоже взглянула вниз. Она увидела мощь государства. До сих пор она думала, что ее существование будет разрушено изнутри, но ему угрожали извне. В комнате шуцбундовец кричал: «Еще!» Мужчины хватали что попало. Фрау Кампчик бросала им нелепые предметы, стопки связанного белья. Она притащила матрацы. Это как раз годилось. Тюлевое покрывало обмоталось вокруг ее ног. Она бросилась в кухню, выхватила ребенка из креслица. Шуцбундовец сказал через дверь:

— Женщины и дети все ушли, идите в погреб, фрау Кампчик.

Фрау Кампчик сказала:

— Разве наверху больше не осталось женщин?

Шуцбундовец крикнул из двери:

— Нет, вот…

Фрейлейн Кемпа, учительница городской школы, шаг за шагом сводила с лестницы свою старушку мать и с пылающим лицом в чем-то ее убеждала. Фрау Кампчик вытянула руки, в которых держала ребенка. Он был одет в белую шерсть, она все сама связала, много десятков тысяч петель. Она никогда еще не расставалась с ребенком. Он всегда был возле нее: или в своем высоком креслице, или внизу, на площадке, в колясочке. Если у нее среди дня находилось немного времени, она вязала или шила для него. Множество маленьких белых и голубых вещиц для его маленького, толстенького тельца. Тогда, в квартире родителей мужа, она и забеременела. Еще за неделю до этого она хотела бежать, — и квартира действовала на нее угнетающе, и вечная ругань свекрови, и муж, добродушно пожимавший плечами. Она заявила ему прямо, что с такими руками, как у нее, она всегда найдет себе место, а с ее грудью и лицом она всегда найдет себе мужчину. Затем она стала спокойнее, так же пожимала плечами, начала вязать вот эти вещицы. Она протянула ребенка фрейлейн Кемпа. Ребенок ревел, но это на нее не подействовало.

Теперь шуцбундовцы затихли, у каждого было свое место, каждый замер в том движении, которого от него потребует следующий миг. Уже ссадины на буфете и на кухонном шкафу приобрели давность, разорванное место на ковре стало частью ковра, кадке с цветами надлежало валяться на боку, пулемет составлял часть обстановки.

Все говорило против того, что это сон, и все за то, что это действительность. Ясной и бодрствующей мыслью фрау Кампчик думала о том, что муж ее всегда говорил: «Партия ей и ребенку еще пригодится». Он также убеждал ее запретить ее трем сестрам бывать здесь. Младшая стала погуливать, вторая помогала дома по хозяйству, старшая, модистка, была в связи с шофером; все три — неряхи, шумливые, вздорные. Но это не причина, чтобы отстранить всех ее родных. Отец ее служил раньше грузчиком у «Крамера и Венцеля». Под старость он весь съежился, он мало говорил. Зато ее мать была по-прежнему толстой и болтливой. Муж не устроил настоящей свадьбы, — а что за брак без свадьбы, — он не желал показывать ее родителей своим. Но что ей теперь эта свадьба, что ей горе, которого ей это стоило. Может быть, лучше, если бы этого брака не было. Может быть, лучше, если бы этот ребенок вовсе не родился. Что ей собственная квартира даже в две комнаты с кухней и кафельным полом: овчинка не стоила выделки. Пусть ковер рвется, пусть пропадут взносы за мебель, пусть муж сидит у родителей и ждет. Пусть он сам вытаскивает свое добро из-под развалин.

Шуцбундовец у окна, завернувший голову в занавеску, сделал свободной рукой простое торжественное движение, словно начальник станции, отправляющий поезд. Для шуцбундовцев в комнате это движение было словно командой тем пушкам, которые в следующее мгновение сотрясли Зандлейтен. Но фрау Кампчик испугал гораздо больше сухой непрерывный треск в ее комнате, — точно взбешенный ответ самих каменных стен, от которого посыпалась штукатурка, а стаканы и цветочные горшки заплясали от страха.