Седьмой лимузин

— Вы действительно достойный человек, мистер Эшер. — Люсинда взяла меня за руку. Ей хотелось бы устроить нам обоим в равной мере драматическое прощание, но Джилл уклонилась от этого, сознательно забравшись в машину заранее. — Вы попали в такую переделку, и все ради меня.

Да и с какой стати ей было не радоваться? Она узнала и оценила нас, разве что не подглядела за тем, как мы занимались любовью, даже сумела использовать мертвецов как орудие против живущих. Но сейчас ей было почему-то грустно, и она поспешила спрятаться в тень, хотя солнце палило еще вовсе не сильно.

Чем уж таким серьезным могло отличаться это утро от четырнадцати тысяч прежних, проведенных ею здесь с тех пор, как они с Джулианом сюда приехали? Но, вне всякого сомнения, она была чем-то напугана. Возможностью каких-то разоблачений. Ах, пустыня такая огромная, а мой дом так мал. Мне доводилось наблюдать такое выражение лица и раньше: когда люди встречались со своими естественными преемниками. Но Джулиан и Элио были непоправимо мертвы, и кто бы ни спровадил их на тот свет, этот человек мог преспокойно погнаться и за нами — вот как раз по здешней дороге.

И когда я уже открыл дверцу с водительской стороны, Люсинда внезапно припала ко мне, отчаянно схватила за руку, затем нехотя отпустила, словно не желая расставаться насовсем.

— Вы не должны судить о нас чересчур строго, мистер Эшер. Мы делаем лишь то, что нам кажется правильным.

Я туманно кивнул, на свой лад тоже разыгрывая какую-то роль, пожал ей руку, сделал вид, будто по-настоящему ее понимаю. Вот мы и простились с Люсиндой, так и не раскрывшей нам ничего из того, что ей довелось узнать и увидеть с тех пор, как она стояла ночью на мосту. Она помахала нам рукой. Ее фигурка становилась все меньше и меньше в зеркале заднего вида, ее рука, словно в поисках утешения, трепала Виктора по загривку.

Глава шестнадцатая

26 октября 1968 г.

В католицизме, несомненно, что-то есть. И связано это с исповедью. Джилл, которую в детстве воспитывали монахини, первой почувствовала необходимость облегчить душу.

На пустынной дороге к Седер-Сити она подчеркнуто молчала. Не то чтобы она была чересчур разговорчива на пути к Люсинде, но сейчас ее молчание стало особенно выразительным. Или так мне, по меньшей мере, казалось.

Как я сейчас вспоминаю, я был тогда настроен весьма романтически. Мне казалось, что на утро после первой ночи мы проникнемся друг к другу еще большей близостью и поделимся самыми сокровенными тайнами. И да, и нет. Никаких историй, соответствующих моменту, никаких воспоминаний о детских днях, никаких невинных радостей. Я всматривался в ужасающую карту, то выключал, то включал на полную мощность приемник. Джилл — как, впрочем, возможно, и я для нее — оставалась огромной нечитанной энциклопедией.

Я терпел до тех пор, пока мы не выехали на хайвей.

— Поговори со мной.

Джилл отреагировала так, словно я вручил ей повестку в суд.

— Алан, когда мы прибудем в аэропорт, мне надо будет переоформить билет в Нью-Йорк. — Она повернула ко мне лицо. — Не смотри на меня так! Мне бы хотелось поехать с тобой, действительно хотелось бы, но у меня соседи присматривают и за городской квартирой, и за загородным домом, у меня куча дел…

Слушая ее, я четко воспринимал и подтекст. Да, Алан, дорогой мой, прошлой ночью все было чудесно, но сейчас в холодном свете дня мне страшно. Мне очень страшно.

— …если бы мы с тобой хотя бы могли отправиться в полицию, могли сообщить им что-нибудь важное… но в конце концов, что тебе сейчас остается, кроме как вернуться на работу…

Конечно, Джилл. Ты совершенно права. Мне хотелось заплакать, как ребенку, хотелось забарабанить ножками. И все это до тех пор, пока мы не прибыли в аэропорт и не узнали, что судьба уже распорядилась по-другому.

— Прошу прощения, сэр, — сказала мне причесанная под кинозвезду брюнетка за билетной стойкой. — Разве вы не слушали радио? Штормовое предупреждение во всем воздушном пространстве вокруг Феникса. Никаких рейсов до утра.

Правда, обнаружилось, что один рейс все-таки есть. В час двадцать пять на Солт-Лейк-Сити. А оттуда уже можно было улететь и ко мне в Сан-Диего, и к ней в Нью-Йорк.

Упрекнуть Джилл я ни в чем не могу. Наверняка она не планировала этого заранее. Но я увидел, как она завелась, узнав о непредвиденной пересадке в Солт-Лейк-Сити.

— Закажи мне «Кровавую Мэри», Алан. А я пойду позвоню. — Водка с томатным соком пришлась в самый раз. Гроза привела к ломке всего расписания — и в результате нам пришлось втиснуться в какой-то летучий гроб, который вдобавок во время всего полета швыряло из стороны в сторону.

— С тобой все в порядке?

Взяв меня за руку, Джилл кивнула на гигиенический пакет.

Я мужественно ответил утвердительным кивком. Да и не в тошноте было дело. Но каждый раз, когда нас кидало вниз, я вспоминал своих погибших на войне друзей.

Джилл наблюдала то за моим поведениям, то за погодой в иллюминаторе, словно надеясь увидеть не там, так тут какие-нибудь перемены к лучшему.