Седьмой лимузин

В конце концов в зале зажегся свет, но уходить ему было некуда, да и незачем. Все, только что промелькнувшее на экране, оставалось здесь, в кабине киномеханика, лежало, свернувшись в клубок в ожидании, когда его прокрутят вновь и вновь. Косясь на Гривена, мимо него прошел билетер. Мужчина примерно его возраста в униформе с золотыми эполетами. И вдруг Гривен бросился в мужскую уборную, выбил от пыли костюм, причесался, посмотрел на своего неизбывного двойника в зеркале.

— Не волнуйся. Ты еще будешь мною гордиться. Оставайся со мной, и ей волей-неволей придется обратить на нас внимание.

Господин Герлт, помощник директора «Глория-паласа», грустно посмотрел на Гривена и взял его на службу. Почему? Одна из афиш, наклеенных на стену у него в кабинете, предоставляла единственное возможное объяснение. «Унылая улица». Гривен искоса посмотрел на нее и даже ухитрился разобрать собственное имя, мелкими буквами выведенное в самом низу. Со стороны двойника очень любезно и как нельзя более кстати.

Поскреби истинного пруссака — и обнаружишь воина. Собственно говоря, даже шкуру с него спускать вовсе не обязательно. Гривен обнаружил, что ему нравится царящая в кинотеатре атмосфера товарищества, нравится передача караула от дневной смены к вечерней. Повезло ему еще и в том, что в крошечной квартирке Ганса Фойдера, билетера из соседнего прохода, нашелся ночлег. От квартирки до кинотеатра и обратно можно было ходить пешком.

И не имело особого значения то обстоятельство, что ветреная Лола Лола перепорхнула в другие кинотеатры. Сеанс в среду вечером подсказал Гривену, какая она на самом деле дрянь. Он стоял на своем месте, посвечивая фонариком вдоль по проходу, а она, гортанно хохоча, спрашивала, чем это там занимаются парни в задней комнате. Но тут на нее нашла какая-то блажь, и она застыла с разинутым ртом, бурый пепел заткал ее чело и повеял с экрана.

Толпа в зрительном зале тревожно заерзала на местах, пока какие-то люди спешили в операторскую, держа наготове огнетушители. Опасное это дело, проектировать на экран такие иллюзии. Она ведь была не настоящей, всего лишь целлулоидной, огню так просто было уничтожить ее.

Но у второго Карла Гривена оставались сомнения. Строго говоря, у него хватило нахальства осведомиться у господина Герлта, имеются ли в «Глория-паласе» какие-нибудь записи относительно предыдущих показанных здесь картин, главным образом, относительно фильма «Любовь Лили…»

В ответ ему отечески положили руку на плечо.

— Нет, Карл. Мне кажется… она все еще на полке. Кое-кто более чем злопамятен. А вам и впрямь не следует ломать голову над такими вещами.

Первый из Гривенов смирился с этим и глубоко залег на дно. Весна 1931 года перешла в лето, и оказалось чудесно в конце концов погреться на солнышке, но так, чтобы на всем пути из дома в кинотеатр и обратно не поднимать носа от земли. И даже не глядеть в небо с его неразрешимыми загадками. Оставаться на своем служебном посту на балконе и следить за тем, как зажигаются звезды на потолке «Глория-паласа».

Он заранее предвкушал представление, которое в кинотеатре всегда давали в Женский день. Каким мужественным, каким сильным ощущал он себя, проходя по рядам, в которых сидели одни домохозяйки! Домохозяйки всхлипывали. Да и его собственная челюсть начинала подрагивать, когда Лили Дагобер, схватив доктора за руку, восклицала: нет, не может быть, неужели через шесть месяцев я умру…

— Карл!

В этом обращении послышалось скорее утверждение, чем вопрос. Гривен обернулся, посветил фонариком.

— Это я, Карл. — Теплая взволнованная улыбка, голос, заставивший зрителей навострить уши. В луче света стоял Элио. — Ради Бога, Карл, скажи хоть что-нибудь.

— Я знаю, кто вы такой, — ответил он чересчур громко. В дальнем конце балкона старший билетер предостерегающе поднял руку. — Сядьте здесь. И никуда не уходите. Мне нужно завершить обход.

Это было ложью, но она давала ему возможность зайти в служебную уборную, побрызгать на лицо холодной воды, ощупать щеки, найти в себе достаточно самого себя, чтобы высунуться наконец из панциря. Интересно было для разнообразия вступить в следы Гривена Грешного, вернуться на запретную территорию, где истинный Элио Чезале наверняка уже овладел всеобщим вниманием в полутьме зрительного зала. «После этого сеанса я ухожу», — шепнул в его душе кто-то совершенно незнакомый.

Жалкий наряд нелепо выглядел на Гривене, снявшем униформу и подкараулившем Элио у бокового выхода.

— Я приглашаю тебя поужинать, Карл. Думаю, тебе не мешает хорошо поесть.

Вид у Элио был процветающий, хотя и нельзя сказать, чтобы безмятежный. Он свернул за угол, и Гривену бросилась в глаза некая черта, наверняка отсутствовавшая ранее. Строго говоря, не хромота, но постоянная опора на левую ногу, так что правой приходилось постоянно за ней подтягиваться. И эта маленькая машина небесно-голубого цвета, было бы слишком болезненно попросить его проехаться на ней. Немыслимо даже подумать об этом… просто немыслимо…