Седьмой совершенный

В горах сейчас прохладно, - думал он. Можно было раздеться и прыгнуть в ледяной ручей, который протекал рядом с горным селением, где жили его дальние родственники. Именно туда он отправил семью, опасаясь кровной мести. Имран в который раз отогнал от себя мысль о бегстве, как недостойную мужчины. Он дал слово начальнику полиции. До него и раньше доходили слухи о новом учении. Говорили, что оно обещает справедливость на земле. Имран мало обращал на это внимание. Все говорят добрые слова, а когда доходит до дела, обещания превращаются в пустой звук. Всегда так было. Размышляя так, Имран пытался оправдать свое предстоящее предательство. Собственно, иного выбора у него не было. На одной чаше весов лежала его жизнь и, соответственно, благополучие семьи, на другой - бредовые рассуждения о каком-то махди, который якобы несет справедливость. В настоящий момент справедливость была в том, чтобы он остался жив и вернулся к детям. Ради своих детей Имран готов был сдать десять таких махди. Это была несокрушимая логика родителя и крестьянина. Дойдя до этих мыслей, Имран немного успокоил свою совесть. После того, как он разделил с исмаилитским даи кров и еду, ему было не по себе. Имран прислонился спиной к каменной стене (совсем, как в тюрьме) и, прикрыв веки, стал глядеть сквозь прозрачный знойный воздух, плавящийся над площадью, на всадника, сонно, словно в забытьи пересекающего пространство, открытое палящему солнцу. Где-то в стороне иногда слышался звон бубенцов, наверное, привязанный верблюд встряхивал головой, отгоняя слепней.

* * *

Ибрахим в сопровождении стражника прошел в ворота и очутился во внутреннем дворе, где его препоручили заботам хаджиба[42]. Они долго шли сквозь анфиладу внутренних помещений, затем в одном из залов поднялись по лестнице на второй этаж.

– Постой здесь, я доложу о тебе, - сказал хаджиб.

Оставшись один, Ибрахим огляделся. Он находился в зале, стены которого были украшены резными панно из cтука с изображениями пальм, виноградной лозы, лошадей, львов и газелей. У дверей с обеих сторон стояли два массивных изваяния львов. Подойдя поближе, Ибрахим потрогал их каменные морды.

Появился хаджиб и объявил, что в данный момент лекарь пользует султана, и велел подождать его в отведенных ему покоях. Ибрахим кивнул и направился за хаджибом.

* * *

Выждав час Имран поднялся и отправился на рынок. Улицы города были пусты. Зной разогнал мусульман по домам, где они будут отдыхать до вечера, ибо в такую жару все равно ничего путного не сделаешь, а затем вновь займутся своими делами. Имран с завистью подумал, что сельский житель не может себе этого позволить, он трудится от зари до заката.

В лавке красильщика было прохладно. Ученики все также растирали краски, а сам мастер занимался с покупателем.

– Еще дайте мне, - говорил покупатель, - по полмудда[43] ярь-медянки[44], ляпис-лазури, мышьяка и свинцовых белил.

Когда покупатель, увешанный банками, вышел из лавки, Бургин с уважением сказал, глядя ему вслед:

– Художник, всегда много покупает.

Затем он провел Имрана в комнату, завешанную пологом.

– Говори, - потребовал красильщик.

– У меня все получилось. Он ничего не заподозрил.

– Почему ты ушел?

– Я не ушел. Он во дворце султана. Велел мне подождать.

– Во дворце султана? - недоверчиво переспросил Бургин.

– Да, у него с кем-то встреча, а потом мы должны уйти из города. Поэтому я пришел, чтобы знали, что я не сбежал.

– Хорошо, я все передам. Отправляйся обратно.

Имран кивнул и покинул лавку.

* * *

Султан лежал на софе, накрытый белой простыней, а сидящий рядом с ним человек средних лет в белой гилала[45] втирал мазь в закрытые веки правителя. У дверей стояли два нубийца с пиками в руках. Стоящие за спиной лекаря четверо телохранителей внимательно следили за этой процедурой. Катиб сидел, скрестив ноги, за низеньким столом, на котором стояла чернильница, лежали калам, бумажный свиток, матйана[46], стопка асахи[47] и отчаянно боролся со сном.

– Из чего делается эта мазь? - спросил султан.

– Нужно мелко растереть сушеную муху, смешать ее с сурьмой и добавить немного животного масла.

– Муха? - удивился султан. - В ней должно быть много вреда?

– Сурьма забирает ее вред, - улыбнулся врач.

– Скорее ты прав, - согласился султан, - после этих процедур, мне кажется, что я вижу лучше.

– Это так, потому что данная мазь уменьшает боли в глазах и увеличивает ясность зрения.

– Хорошо, - довольно сказал султан.

Лекарь закончил процедуру и стал вытирать полотенцем руки.

– Теперь лежите так, не открывая глаз, пусть мазь впитается, - сказал он.

– На чем мы прервали нашу беседу?

– Вы говорили о том, что хариджитское государство существует сто сорок шесть лет.

– Именно так, - согласился султан, - исчисление ведется с 140 года[48].

– Странно, что Аббасиды терпят инакомыслие у себя под боком.