Седьмой свиток

– Остатки надгробного храма или развалины некрополя, где жили рабочие, сооружавшие могилу фараона Мамоса.

– Значит, надо искать следы каменной или кирпичной кладки, – согласился Николас. – Особенно колонны или статуи.

– Каменное свидетельство Таиты, – кивнула Ройан. – Оно должно быть выбито на скале. Хотя могло обвалиться, зарасти или выветриться – не знаю. Даже представления не имею. Придется шарить вслепую.

– Что ж, тогда не будем терять время. Пора шарить.

К середине утра Николас отыскал следы дик-дика у берега реки. Они засели у ствола одного из больших деревьев, притаившись в тени. Их терпение было вознаграждено – вскоре Харпер и Ройан увидели одного из маленьких зверьков. Он прошел совсем рядом, шевеля носом, похожим на хобот, легонько переступая изящными копытами, срывая листья с низко нависших веток и сосредоточенно их жуя. Но его шкурка была равномерно-серой, без намеков на полоски.

Когда зверек исчез в кустах, Николас поднялся.

– Не повезло. Обычный вид, – прошептал он. – Идем.

Вскоре после полудня путники добрались до места, где река вытекала из розовой расщелины. Они прошли по камням так далеко, как только смогли, пока дорогу не преградили скалы. У края воды не было даже приступочки, некуда ногу поставить.

Путники отступили назад и двинулись вниз по течению, переправившись на другой берег по примитивному подвесному мосту, сделанному из лиан и лохматой веревки. Видимо, дело рук монахов, поняли странники. Они опять поднялись по реке и снова попытались проникнуть в глубокое ущелье за розовой аркой. Николас попробовал обогнуть скалу по воде, но течение оказалось слишком сильным и чуть не сбило его с ног. Пришлось оставить попытки.

– Если мы здесь не можем пробраться, то вряд ли смогли Таита и его рабочие.

Они вернулись к висячему мосту и нашли место в тени рядом с водой, чтобы перекусить тем, что собрала для них Тессэ. Жара в середине дня лишала сил и воли. Ройан окунула хлопковый платок в воду и протерла им лицо, устроившись рядом с Николасом.

Тот лежал на спине и изучал каждый дюйм розовых скал в бинокль.

– Если верить «Речному богу», можно предположить, что Таита привлек стороннюю помощь, чтобы тайно поменять местами тела Тана, Великого льва Египта, и самого фараона. – Он опустил бинокль и перевел взгляд на Ройан. – А ведь такой поступок немыслим, если принять во внимание нравы и веру эпохи. Это точный перевод свитков? Таита действительно поменял тела?

Она рассмеялась и перекатилась на бок.

– У твоего старого друга Уилбура слишком живое воображение. Вся эта история придумана им на основе одной фразы из свитков. «Он был мне более правителем, чем сам фараон». – Ройан легла на спину. – Это хороший пример того, что мне не нравится в книге Смита. Он смешивает факты и вымысел в замысловатое рагу. Насколько я знаю, Тан лежит в своей могиле, а фараон – в своей.

– Жаль, – вздохнул Николас, запихивая книгу в рюкзак. – Мне понравился этот авторский ход. – Бросив взгляд на часы, он поднялся. – Идем, я хочу пройтись в другую сторону по долине. Вчера я присмотрел кое-что интересное, пока мы двигались с нашим обозом.

Они вернулись в лагерь ближе к вечеру. Навстречу им из кухни вышла Тессэ:

– Я ждала вашего возвращения. Мы получили приглашение от Джали Хоры, аббата. Он зовет нас в монастырь, где собираются праздновать Катеру, канун Тимката. Слуги уже приготовили душ, вода горячая. Самое время переодеться для похода в монастырь.

Аббат выслал группу молодых послушников, чтобы препроводить гостей в пиршественный зал. Юноши пришли в ранних африканских сумерках, неся факелы, которыми освещали путь.

В одном из пришедших Ройан узнала Тамре, мальчика-эпилептика. Когда она тепло улыбнулась ему, он робко вышел вперед и протянул букет цветов, набранных у реки. Неготовая к такому проявлению учтивости, она поблагодарила его на арабском:

– Шукран.

– Таффадали, – немедленно отозвался мальчик, используя такую форму слова, что стало ясно: он свободно говорит на этом языке.

– Где ты научился арабскому? – спросила заинтригованная Ройан.

Тамре смущенно опустил голову и пробормотал:

– Моя мать из Массауа, что на Красном море. Это язык моего детства.

Всю дорогу в монастырь он шел за ней, как приласканный щенок.

Они снова спустились по лестнице, высеченной в скале, и вышли на террасу, освещенную факелами. Узкие арки были забиты людьми, и, следуя за послушниками, расчищавшими им дорогу, путники слышали приветствия на амхарском. Черные руки тянулись к ним, желая коснуться.

Пригнувшись, они вошли под низкую арку ворот первого зала храма. Тот был освещен светильниками и факелами, так что лица ангелов и святых казались живыми в полусумраке. Каменный пол устилали свежие камыши и тростник, от которых в затхлом, дымном воздухе легче дышалось. На первый взгляд на этом упругом ковре сидели все монахи монастыря. Они встретили гостей криками радости и благословениями. Рядом с каждым из сидящих стояла бутыль с теем, медовым алкогольным напитком. По счастливым, потным лицам монахов нетрудно было понять, что возлияния начались.