Седьмой выстрел

— В день убийства мы с Грэмом позавтракали чуть позже обычного, — объясняла миссис Фреверт, пока мы шли по Девятнадцатой улице. — Он долго работал накануне и поздно заснул. Вроде бы он не ложился до семи утра. Лишь днём, не раньше половины второго, он накинул пальто и ушёл в Принстонский клуб за почтой. Как и мы сейчас, он шёл на восток по Девятнадцатой улице, по направлению к Ирвинг-плейс, а оттуда к парку.

— Он шёл по северной стороне?

— Конечно, мистер Холмс. Переходить улицу не было смысла.

Холмс вдруг остановился и посмотрел на другую сторону улицы. Объектом его внимания стал старый доходный дом из красного кирпича, выходивший окнами на Национальный клуб искусств.

— Рэнд-скул, Уотсон, — пояснил он. — Логово убийцы.

Это было непримечательное здание такого же тусклого, неопределённого оттенка, как и большинство близлежащих домов. Ничто не говорило о том, что именно здесь замышлялось гнусное преступление.

Холмс столь же внезапно сорвался с места, повернул налево и зашагал в северном направлении по западной стороне Ирвинг-плейс, обсаженной чахлыми деревцами. Зимой, когда убили Филлипса, они, наверное, смотрелись ещё более жалко. Хотя время от времени Холмс полагался на помощь своей трости, он мог при необходимости идти довольно быстро; теперь же он не торопился — явно оттого, что желал тщательнейшим образом осмотреть место преступления, а не потому, что стал немощен.

Хотя Холмс не спешил, дорога до огороженного участка, именуемого парком Грамерси, к которому и примыкала Ирвинг-плейс, заняла у нас всего несколько минут. В Англии подобное место назвали бы сквером. Это была симпатичная лужайка, окружённая городской застройкой. Попасть сюда могли только счастливые обитатели соседних домов. Отомкнув своим ключом чёрные металлические ворота, они оказывались в уютном зелёном оазисе.

У металлической ограды мы вслед за миссис Фреверт свернули налево и пошли по пешеходной дорожке, вновь повернувшей на север, за угол ограды. Сквозь чёрные прутья решётки мы видели парковые газоны, кусты и деревья — то же, что видел и Филлипс чуть больше года назад. Слева от нас, на другой стороне улицы, по ходу движения появились величественные здания.

Когда мы достигли Двадцать первой улицы, служившей северной границей парка Грамерси, миссис Фреверт остановилась и рукой в перчатке указала на середину пешеходной дорожки. Кажется, она направляла наше внимание к точке напротив Лексингтон-авеню — улицы, которая примыкала к северной стороне парка, так же как Ирвинг-плейс примыкала к южной.

— Это здесь, — промолвила миссис Фреверт, — напротив сто пятьдесят пятого дома. Здесь Грэма застрелили.

— Минутку, — сказал Холмс, не обращая внимания на серьёзность её тона.

Он ворошил тростью зелёные листья и белые лепестки цветов на панели возле скруглённого угла ограды. И вдруг опять сорвался с места, широкими шагами покрыв расстояние до точки, указанной миссис Фреверт.

— Двое коллег Грэма как раз выходили из Принстонского клуба на углу Двадцать первой улицы и Лексингтон-авеню.

Она снова показала пальцем, на этот раз — на красновато-бурый особняк из песчаника с белыми деревянными переплётами.

— Они заметили человека, прислонившегося к ограде на расстоянии примерно вдвое меньшем, чем то, которое отделяет нас от входа в клуб. Разумеется, это был Голдсборо. Он подошёл к Грэму и выстрелил ему в живот. «Получай», — сказал этот безумец, а потом быстро выстрелил ещё пять раз.

Миссис Фреверт закусила губу, выказывая завидное самообладание, как и в Суссексе, затем мужественно продолжила:

— Грэм закачался и ухватился за эту железную решётку, чтобы не упасть, потом друзья отнесли его в Принстонский клуб, откуда его увезла карета «скорой помощи».

— А Голдсборо? — спросил Холмс.

— Он выстрелил себе в голову и сразу умер. Его труп валялся здесь, на улице, несколько часов. Он должен был сгнить в сточной канаве.

— Вы правы, — сказал Холмс, — однако что с ним сталось?

— Полиция увезла тело в участок на Восточной Двадцать второй улице.

— Понятно, — мягко промолвил Холмс.

Он оглядел всю улицу, затем каждый из особняков с отдельности. Прищурившись, окинул взглядом тонкие деревца, что росли вдоль дорожки у того места, где Филлипс вцепился в решётку. Мы слышали только его шаги, когда он приблизился к самому месту убийства и, сложив на груди руки, посмотрел на фасад Принстонского клуба, который, казалось, с вызовом взирал на нас из-за низких густых кустов и ограды высотой по пояс.

— У этого здания собственная мрачная история, — заметил он.

Миссис Фреверт кивнула, но я-то понятия не имел о том, что было известно им обоим.

— Это был особняк прославленного архитектора Стэнфорда Уайта, Уотсон, — объяснил Холмс. — В тысяча девятьсот шестом году Уайта застрелил муж дамы, за которой он ухаживал до её замужества [36].

— До замужества? — повторил я. — Ей-богу, хоть место красивое, но сколько убийств!

— Вспомните Эдем, доктор Уотсон, — сказала миссис Фреверт.