Седов

Но уже перед заходом солнца появились грозные предзнаменования. Новоземельский хребет был освещен в лоб солнечными лучами: каждая расщелина казалась нарисованной старательным и наивным художником – четко, резко, без пропусков. И тени лежали необыкновенные на горных склонах – густые, ровные, будто бы вырезанные из коленкора.

– Видите? – спросил Седов штурмана.

Тот молчал – моряки понимают друг друга без слов.

Они спустились с мостика. Вскоре боцман вызвал команду из кубрика наверх. Собачьи клетки и бочки с солониной, шлюпки и строительный лес – все, что нес на себе «Фока», закрепляли, задраивали, сцепляли.

На юте собрались члены экспедиции. Смотрели в бинокли, любовались берегом.

Начальник сказал:

– Вот эти куски ваты на верхушке горы, видите, – они стоят недвижимо, разодранные какой-то силой в клочья. Они как будто застыли на перевале. Их принесло с той стороны, с востока, с Карского моря. Там – буря. Скоро она будет здесь…

Через месяц в письме к жене Георгий Яковлевич рассказал об этом шторме, который не погубил «Фоку» вместе со всей экспедицией только благодаря мужеству и дерзости начальника.

«Это был шторм жестокий, даже больше – страшный, – писал Седов. – Находились мы в 15 милях от берега, к нему приблизиться не могли, так как ветер дул встречный, а наша машина против сильного ветра не выгребает. Таким образом нас мало-помалу отбрасывало все дальше и дальше от берега в открытое море, где волна делалась все больше и больше… Накрыла темная ночь, что делать? Мысли мои работали со страшной быстротой. Команда наполовину укачалась, и мне пришлось это учитывать. Судно дает большую течь, часть воды попадает в трюм через палубу, и все это стоит, как привидение, перед моими глазами. Сначала хотел было пуститься по ветру к Шпицбергену, но потом, подумав, решил бороться со штормом, чтобы пробиться к берегу. Поставили все паруса и легли в лавировку. „Фоку“ буквально всего покрывало водой, не было рубца сухого. Я, весь мокрый, на мостике. Холод адский, снег бьет в лицо. Но я тверд и решил не сдаваться, пока не прибьюсь к берегу. „Фока“ геройски себя вел. Как он чудно борется с волной! Если бы он был более крепкий, то лучшего судна едва ли нужно было пожелать. Лежит на боку и черпает правым бортом воду. Нос весь зарывается в волны. Брызги без конца летят через мостик. Паруса сильно натянуты. Снасти и рангоут трещат, писк, визг и собачий лай (от холода, они вое мокрые). Все это делает обстановку адской, хаотической. Вокруг море кипит прямо-таки белой пеной. Боремся, но вот удар-другой волны, и шлюпка судовая летит за борт и пропадает в пучине морской. Через час срывает другую шлюпку и разбивает о борт судна. Но здесь мы сами прикончили с ней, скорей обрубили фален и пустили ее в море, чтобы она борт не рассадила корабля. Веруша, вероятно, ты не поверишь, мне стало в эту минуту жутко, но я не потерял присутствия духа и продолжал с бешенством орать на команду, отдавая приказания. Но вот новая беда – разорвало парус бизань, надо его спускать. Сколько было муки и опасности, меня в жар бросило. Спустился я на минуту в каюту, посмотрел на твой портрет и сильно, сильно подумал о тебе. Хотел, чтобы ты вспомнила меня в эту минуту…

На мостике „Святого Фоки“ в Баренцевом море Слева направо: Седов, штурман Сахаров. Павлов, капитан Захаров, Кушаков, Пинегин, Визе.

…Я снова на мостике и снова, как безумный, кричу на команду и приказываю. Ты можешь себе представить? Ветер дул 10 баллов, и мы шли под всеми парусами в бейдевинд[13] без рифов,[14] моряки этому прямотаки не поверят, а на самом деле это было так. Случилось это потому, что, во-первых, с моей командой совершенно не было возможности взять эти рифы, а во-вторых, их и не было у парусов. Это показывает, насколько все исправно у Дикина. Снасти одна за другой лопались, и это приводило судно всякий раз к опасности. Дикина мало суду предать, его надо четвертовать за такое злоумышленное к нам отношение…

Делаем поворот, самое страшное в море во время шторма. Крик, гвалт, шум, треск – светопреставление! Сильно жарко! Слава богу, поворот удался, идем другим галсом, наискосок к берегу. Ход быстрый, но одно страшно: боюсь, как бы судно окончательно не закрыло водой, тем более, что из трюма нельзя откачивать во время шторма воду, она там все скопляется и скопляется, а судно от этого все ниже и ниже садится.

Лопнул стаксель-шкот, новая беда! Привожу судно к ветру, заводим новый шкот, идем дальше. Все идет как будто нормальным путем, но нам каждая сажень этого пути стоила жизни. Сколько ужаса, сколько нравственных страданий за людей, наконец, сколько физических страданий…