Седов

Увеличились, по сравнению с прошлогодним рейсом, только опасности. Топливо на «Фоке» иссякало. Немногим более ста пудов угля, – это все, с чем он покинул зимовку.

Но если в трюме нет угля, итти во льды достаточно рискованно. Зажмет посреди моря и понесет ледяным дрейфом чорт знает куда! Под парусами из льдов не выскочишь. А дрейфовать во льдах не то же, что зимовать у берега. Каков еще окажется в дрейфе старик «Фока»?

Время за полночь. Седов на мостике. Ровным, глухим голосом подает он команды рулевому и в машину. «Фока» едва подвигается по назначенному курсу. Туман, ни зги не видно. Только скрежет и хруст ломаемых льдин и плачевное скрипение корпуса. Подходит Кизино, буфетчик.

– Георгий Яковлевич! – зовет он жалобным голосом.

– Что скажете? – спрашивает Седов не оборачиваясь.

– Пошли бы в кают-компанию, чаю выпили б, что ли…

– Ладно, – отвечает Седов.

Он стоит еще несколько минут, навалившись на перильца, потом посылает Кизино за штурманом.

– Давно бы так, нельзя же – три дня почти не спавши… – укоризненно басит штурман, усатый архангельский «трескоед» из поморов.

В кают-компанию Седову итти тяжело. Неизбежное объяснение ему неприятно. Но без этого нельзя обойтись.

В салоне все в сборе. Он садится к столу, снимает шапку, бросает ее вместе с рукавицами на колено печной трубы, греет влажные руки у печки. Кизино подает чай. Он пьет не торопясь. Он ждет, и все знают, что он ждет, и поэтому смущены. Видит и он их смущение, но молчит.

Ага, вот оно!

– Георгий Яковлевич, офицерский состав обсудил положение… Здесь, в вахтенном журнале, мы записали…

Он берет журнал, начинает читать. «Что-то очень уж длинно и рассудительно», думает он про себя. Перевернув страницу, едва сдерживает улыбку: подписи проставлены по старшинству лет, чтобы, не дай бог, никого не заподозрили в зачине…

«Офицерский состав экспедиции покорнейше просит Вас, – читает Седов. – сообщить ему о Ваших дальнейших планах касательно следования экспедиции на Саре Flora,[19] а именно: имеются ли какие-нибудь данные или расчеты, что судно дойдет до Земли Франца-Иосифа; если нет, то предполагаете ли Вы, покинув судно, дойти пешком или местами водой до этой земли и перезимовать там? В последнем случае, офицерский состав просит разъяснить, на какой запас теплой одежды экспедиция может рассчитывать, а также на какой запас провианта она может рассчитывать во время зимовки на Земле Франца-Иосифа?»

Он читает дальше:

«Со своей стороны, офицерский состав экспедиции позволяет себе выразить следующее единогласное мнение: экспедиция в данное время располагает топливом в лучшем случае на двое суток хода судна, если будет сожжено все, что можно… Офицерский состав экспедиции считает достижение Земли Франца-Иосифа этим рейсом судна очень мало вероятным. Судно, вернее всего, будет затерто льдами… Лишь меньшая часть экспедиции снабжена подходящей теплой одеждой… удачный исход зимовки является очень сомнительным, так как охотой может пропитаться 3 человека, но не 17… Тем паче, должна отпасть всякая мысль о прямой цели экспедиции: достижении Северного полюса…»

И, наконец, вот чего они хотят: «взять курс на зюйд и, выйдя изо льдов, перезимовать где-нибудь в арктической стране, сделать ряд научных работ, а в следующем году, подновив запас провианта, угля и снаряжения, направиться снова на Землю Франца-Иосифа и далее…»

Он отодвигает книгу, стакан. Молча встает, берет с печки подсохшие рукавицы и шапку, выходит из кают-компании.

«Фока» снова застрял. Льды не пускают его на север.

На палубе стоит кучка матросов, вышедших покурить. Седов подходит к ним.

– Плохо, ребята? – спрашивает он.

Матросы деликатно зажимают папиросы в кулаках.

– Выходит, назад поворачивать надо? – допытывается Седов.

Матросы молчат.

– Домой? – еще раз спрашивает он.

– Зачем же домой, Георгий Яковлевич, – говорит один.

– Пока судно на плаву, можно биться…

– А если раздавит?

– Тогда уж – в шлюпки и в Архангельск…

– То-то, – весело говорит Седов ^{51}.

Ночью он записывает в дневник: «Сегодня офицеры мне поднесли хороший подарок: заявили через вахтенного начальника, чтобы вернуться обратно».

Он задумывается, пожимает плечами и последние два слова подчеркивает. Потом дописывает: «Меня это сперва очень удивило, а потом и огорчило, именно то, что пришлось им отказать в этом…» ^{52}