Сегодня и всегда

– Как ты можешь шить и смотреть одновременно? Нет, – добавил он, – не рассказывай мне. Это похоже на то, как если бы ты готовилась выступать в «Карнеги-холле». Такая настойчивость…

– Или как в гребле, – улыбнулась Дейзи, глядя на мускулы, которые обрисовывал его свитер.

– Я сейчас не в форме, – нахмурился Алекс. – Нужно восстановиться к сезону.

– А ты много тренируешься? – спросила она. – Я ничего не понимаю в гребле.

– Это хорошо. Ненавижу фанатов. Они обсуждают с тобой греблю как профессионалы, а за всю свою жизнь ни разу не сели на весла.

И он продолжал говорить без передышки, рассказывая ей о гребле, о работе в спортивном зале, а потом они заговорили о ней, о той работе, которую ей пришлось проделать, чтобы попасть в колледж дизайна.

Робость Дейзи бесследно испарилась. Естественно, она не интересовала Алекса в романтическом ключе – как, впрочем, не интересовала и никого другого, – но, похоже, ему нравилось разговаривать с ней, и это придало Дейзи отваги.

Алекс был не из тех парней, которые, разговаривая с робкой некрасивой девушкой, посматривают на одну из ее подруг, яркую Фей или элегантную Джул, которая косила под Грейс Келли. Он был из тех красивых свободных людей, которым доставлял удовольствие разговор с любым человеком.

Дейзи уже успела понять, что некоторые студенты в колледже определили для себя уровень общения. И не будут разговаривать с тем, кто не входит в этот круг. Дейзи, не особо разбиравшаяся в модном дизайне, хотя и хорошенькая, но склонная к полноте, не представляла для них никакого интереса. Модные девушки игнорировали ее, а модные мужчины не замечали. Но небожители, подобные Алексу Кении, были выше всех правил и могли даровать благосклонность любому из смертных. Дейзи была совершенно уверена, что стоит Фей и Джул обратить внимание на Алекса, он прекратит разговаривать с ней и его очаровательный взгляд повернется в другую сторону. Но пока он принадлежал ей: орлиный нос над скульптурно очерченным ртом, красивый загар, говоривший об экзотических рождественских каникулах где-то вдали от Ирландии, ленивая улыбка мужчины, который знает, что ему не придется прилагать особые усилия, чтобы…

Субботний день незаметно перешел в субботний вечер, и оба почувствовали, что проголодались. В пабе подавали традиционное ирландское блюдо – картофельные оладьи, «боксти»; была заказана огромная тарелка «боксти» и много выпивки. Компания разрасталась, к трем девушкам и четверым широкоплечим парням присоединилась шумная ватага студентов. Они заняли целую секцию паба. Смеясь и шутя, признавались, что совсем не готовы к новому семестру. Алекс все еще сидел рядом с Дейзи. Разгоряченная двумя стаканчиками виски, которые Алекс купил ей, когда она прикончила свои полпинты пива, Дейзи сказала ему, что очень любит возиться с одеждой, однако пришла к заключению, что не слишком сильна в дизайне. Именно это она только что говорила Джул и Фей.

– Порой я просто прихожу в отчаяние, – вздохнула Дейзи. – Я же помню, с какими трудностями мне пришлось столкнуться. И вот сейчас, когда я здесь, мне кажется, что я совершила ошибку. – Она могла представить себе лицо матери, которая слышит ее слова. Мать уговаривала ее пойти на курсы секретарей в Каррикуэлле, считая, что это даст ей стабильный заработок.

Однако Дейзи твердо сказала «нет». Она была лучшей в классе художественной школы и мечтала о поступлении в колледж дизайна. Кроме этого, она не так уж о многом мечтала – ей всего лишь хотелось быть красивой, худой и обожаемой своей матерью.

– Знаешь, Дениза, ты разочаровываешь меня, – сказала мать низким изменившимся голосом. Она называла дочь Денизой только в тех случаях, когда очень сердилась на нее. Отец же звал дочку «моя маленькая маргаритка».[6] И это имя так и осталось за ней. – Прежде всего, мы должны быть уверены, что впоследствии у тебя будет хорошая работа, а не такая безалаберная, как у твоего отца. Я думала, что, по крайней мере, этому мне удалось научить тебя. Но поступай, как хочешь. Не думай обо мне. – Нан Фаррелл, тонкая, как длинные сигареты, которые она привыкла курить, достала портсигар и открыла его. Это был серебряный портсигар с монограммой, единственная хорошая вещь, которая сохранилась у нее от прошлой жизни как напоминание о принадлежности к элите Каррикуэлла. Та жизнь кончилась, когда она была беременна Дейзи. И Нан никогда не забывала напомнить дочери, что из-за этого ей пришлось выйти замуж за человека, который любил больше всего себя и которого не интересовала ни родные, ни карьера. – Я понимаю, что мое мнение никогда ничего не значило для тебя.

«Если бы», – подумала Дейзи. Мнение матери столь же незыблемо, как древние египетские пирамиды. Где бы вы ни находились, вы все равно ощущаете их присутствие, даже если не видите их.