Сегодня – позавчера. Испытание сталью

А Крыс молчал. Просто тёрся рядом. Шестерил. И всё — молча. Блин, но морда у него — так и хочется пнуть!

За время пути было две попытки побега. Одна — совсем неудачная, всех поделили на ноль прямо у нас на виду. Вторая — с неизвестной концовкой. Десяток тел остывали у дороги, десятка полтора убегали зарослями от ловчей команды с двумя собаками.

Футушок

Лагерь был прямо санаторием! У каждого отряда — отдельный блок. На двух человек — одна шконка. Лазарет, где мясниками работал пленный медперсонал. «Отдыхающих» лечили профилактическим трудом на станции и путях-дорогах, как железных, так и обычных. Отсюда такая забота о пленных. Кто ходил на «работы», там, на месте, получали дополнительное питание.

Моей рукой занялись. Оказалось, всё плохо. И «лепила» не понимал, почему я ещё жив — началась гангрена. Бывает! Я тогда, год назад, тоже с гниющей раной на груди геройствовал. Почему-то кровь моя не заражалась. А должна была. Меня только тошнило, лихорадило и глючило. А должно было убить.

Как тяжелого больного, меня поместили в этот лазарет.

Лазарет — такой же барак, но белённый извёсткой. Чтобы наши не бомбили, на крыше был нарисован большой крест.

И не бомбили. Станцию — бомбили, а лагерь — нет. Все думают, что из-за креста. Ща-аз-з! Какой смысл тратить на вас и так невеликий запас бомб? Сами передохнем. А станция — другое дело. Там антрацит грузился круглосуточно. А антрацит — такая штука, без которой воевать тяжело. Не выплавить железа без коксующегося угля. Вот и работали тысячи бесплатных рабочих на обслуживании этого процесса. Грузить, ремонтировать путь, разгребать завалы. Много где нужны руки, готовые за скудную пайку горы свернуть.

Насколько я помню, где-то в этих краях хулиганили подростки «Молодой гвардии». Если это не выдумка пропагандистов. Потому на них никакой надежды. И партизанить тут сложно. Нет тут бескрайних и глухих лесов. Негде тут затеряться, отсидеться, переждать ярость немцев. А городское сопротивление подпольщиков… Это как воспетое легендами французское Сопротивление — оно есть, о нём все знают, но особого дискомфорта от него немцы не испытывали. Не больше, чем от блох, что терроризировали всех на этой войне. Профилактические зачистки на время снимали противный зуд.

Так что я не рассчитывал на помощь со стороны. И сам мало что мог. Хотелось бы позеленеть, стать Халком и разнести всё вдребезги и пополам, но…

Случайно, ага, верю-верю, случайно, меня определили в лазарет рядом с этим полупаралитиком с пятками младенца.

— Да-да, — дознаватель весь активизировался, — поподробнее, пожалуйста!

«Пожалуйста!» О, как!

Да, пожалуйста! Версия для печати вас устроит? Конечно, устроит! О режиссерской версии вы же не знаете. Вы и так всей толпой уши развесили. Стивена Кинга на вас нет! И Спилберга.

— Так вот. Обратил я внимание на эти ноги. Прям, как у младенца. Опять же, немцы с ним таскались, как дурачок с писаной торбой. А это явно неспроста. Стало любопытно — что же это всё значит? Приложив немного усилий, я смог оказаться рядом.

— И почему вы занялись этим? Зачем прилагать усилия? — не унимался особист.

— Ну, как зачем? Явно же — не простой человек. Так? Так! Обувь носил подогнанную под ногу, сотни вёрст пёхом не ходил — ездил. И не верхом. Большая шишка, значит. На вид ему — не больше тридцатника. Кем может быть такой человек? Только из партии!

Зрители переглянулись. Мои выводы им не понравились.