Сегодня, завтра и всегда

Вот, собственно, и все. Об эксперименте рассказывать нечего. Облепленный датчиками, я не мог и пошевелиться, все делала автоматика. Заброс прошел без замечаний. Я услышал двойной хлопок — старт и финиш — и сразу понял, что нахожусь в коконе. Ни один прибор, вынесенный за борт, не работал. Точнее, все стрелки стояли на нулях. Было абсолютно темно. Не потому что за бортом была пустота, но там не было времени и пространства и, следовательно, не существовало самого понятия «за бортом». Материя в какой-то непознанной пока форме. Я подумал тогда, что после

моего возвращения эта форма перестанет быть непознанной.

Через три минуты автоматика сработала, и я вернулся. Вернулся, чтобы угодить в руки комиссара полиции, предъявившего мне обвинение в преступной безответственности.

Впервые в жизни я был взбешен. И не в том дело, что вернулся я, оказывается, не через три минуты, а через четыре года, и не в том дело, что за это время Пагуошский комитет добился-таки своего и все работы по моей теме закрыли, сотрудников разогнали, а меня ославили как опасного маньяка, играющего судьбами мира. Дело в том, что Инес ушла к Миллеру, к этому ничтожеству! Все-таки личное несчастье переносится гораздо тяжелее, чем все беды человечества, которые происходят за горизонтом… Вам это неинтересно, вас волнуют судьбы мира? Уверяю, что они вас не волнуют. То есть волнуют постольку поскольку, если изменится мир, то что-то случится и с вами, а этого вам не хочется.

Так что не нужно изображать меня монстром. Я такой, как все. Я ученый. Был им и останусь. Ужасно, что мне даже не позволили ознакомиться с результатами, которые я вывез из кокона. На все наложили табу комиссия и международный суд.

Впервые в истории судят ученого за его идеи. Ни в одном законодательстве не нашлось соответствующей статьи, и меня передали международной коллегии присяжных.

Меня называют Геростратом. Но я не хотел славы! Этого хотела моя жена, но и она не успела прославиться, бросив меня, пока я прозябал в коконе Вселенной. Какой из меня Герострат? Я не желал гибели никому. Всю жизнь я убивал лишь мух и муравьев. Не могу видеть слез ребенка. У меня нет расовых или иных предрассудков. Я считаю, что превыше всего наука и истина. Разве за это судят?

Мое путешествие в кокон Вселенной не изменило ничего в нашем мире. Я смотрю в окно и вижу на веранде охранников-полицейских. Как и прежде, у них три ноги и рог на макушке. Все, как у людей. Как и прежде, по розовому небу плывет жаркий голубой диск Солнца. И как всегда бродят в саду сороконогие добряки-онгуры, объедая сочную траву, шепчущую им свои негромкие песни…

Завтра в полдень присяжные вынесут вердикт. Конечно, они скажут «невиновен».

Выше туч, выше гор, выше неба…

Дело было давно, но потому-то и стоит рассказать о нем, пока оно не забылось совсем.

Г. X. Андерсен

Путешественник пришел в селение вечером в день Урожая. Он ходил от дома к дому, искал пристанища и нашел его у плотника Валента. Лог узнал о Путешественнике, когда уже стемнело и выйти не было никакой возможности: мать усадила его качать малышей, а сама возилась на кухне. Лог нервничал — в свои недолгие семнадцать лет он ни разу не говорил с Путешественником, таким вот, только пришедшим, пахнущим дальними полями и странствиями. Старый, больной, никому уже не нужный Лепир, от которого Лог услышал множество историй, странных, как осенняя сушь, тоже был когда-то Путешественником, он пришел в селение задолго до рождения Лога, и его рассказы, сто раз слышанные, обросли выдуманными подробностями, а Логу нужна была правда.

Когда малыши заснули, Лог прилег в своем углу и стал ждать утра. Он знал, что не сможет заснуть. Возбуждение нарастало, даже после ссоры с Леной он не был так взволнован. Путешественник. Вот действительно смелый человек. На памяти Лога никто в селении не решился так вот выйти однажды за дома без страховочной веревки и пойти в туман, куда понесут ноги,

© Журнал «Уральский следопыт», 1982 г. отдавшись на волю случая. Когда-то — Логу было два года — ушел и не вернулся его отец. Потом мать привела отчима, родились малыши. Отчим был человеком спокойным, уходить не собирался, жил для матери, для детей, для дома, но недолго жил, вот в чем беда. Совсем недавно, весной, балка упала с крыши, и не стало отчима. Путешественники казались Логу идеалом человека. Из-за этого и поссорился он с Леной. Обычно они встречались у заброшенного дома, что стоял на окраине селения. Там никто не жил, слава у дома была дурная, вроде в нем водились привидения. Никто их, конечно, не видел, а слышали многие, в ночном тумане слышно хорошо.

— Ты представляешь, — сказал в тот вечер Лог, — найти новое селение, новых людей, узнать новые поля. Новые голоса, непонятные, таинственные. И запахи. В хорошую погоду можно взобраться на дерево и увидеть листья. Когда я был маленьким…

— Ты и сейчас лазаешь на деревья, — чужим голосом сказала Лена. — Я же знаю, и все знают, и когда-нибудь тебя накажут. Я не хочу, чтобы ты сломал себе шею, понятно?!