Сёгун

И Оноши замешан! «Капля меда в уши Кийяме в подходящий момент, — подумал он. — Плюс основные события, изложенные этим отступником, слегка искаженные, немного подправленные, — и Кийяма может собрать свои войска и сразу кинуться на Оноши с мечом и огнем. „Дзеко совершенно уверена, господин. Новообращенный брат Джозеф сказал: господин Оноши признался на исповеди, что заключил тайный договор с Ишидо против дайме-христианина, и просил прощения. В договоре определенно говорилось о том, что за поддержку теперь Ишидо обещал, что в день вашей смерти этому христианину будет предъявлено обвинение в измене и предложено сейчас же отправиться в Пустоту, — если надо, то и в принудительном порядке, — а сын Оноши будет наследником всех его земель. Имя христианина не называлось, господин“».

«Кийяма или Харима из Нагасаки? — спрашивал себя Торанага. — Неважно. Для меня это должен быть Кийяма».

Он встал шатаясь, несмотря на свое ликование, ощупью подошел к окну, тяжело наклонился, опершись на деревянный подоконник, и посмотрел на небо: звезды казались тусклыми в лунном свете, собирались дождевые облака.

— Будда, все боги, любые из богов! Пусть мой брат клюнет на эту приманку — и пусть слова этой женщины окажутся правдой!

Но на небе не появилось ни одной падающей звезды, что подтвердило бы ему: его послание принято богами. Не подул ветер, внезапные облака не закрыли полумесяца… А если бы и был какой-нибудь небесный знак, он принял бы его за простое совпадение.

«Будь терпелив, считайся только с фактами. Сядь и подумай», — сказал он себе.

Он знал — начинает сказываться напряжение, но самое главное, что ни один из его близких или подчиненных — а значит, ни один из целой армии болтливых глупцов или шпионов в Эдо — ни на миг не заподозрил, что он только прикидывается проигравшим и играет роль потерпевшего поражение. В Ёкосе он сразу понял, что, если получит из рук брата второе послание, — это для него похоронный звон. И тогда решил, что его единственный, слабый шанс выжить — убедить всех, даже самого себя, что он абсолютно смирился с поражением. На самом деле это только маскировка, чтобы выиграть время, — он продолжает пользоваться своей всегдашней манерой: торговаться, откладывать, как будто отступать, терпеливо ждать, а когда над шеей противника будет занесен меч — спокойно, без колебаний наносить решающий удар.

С тех пор он ждал — часами, один, ночью и днем, — и каждый час терпеть было труднее… Ни охоты, ни шуток, никаких замыслов и планов, ни плавания, ни танцев и пения в театральных пьесах — ничего, что так восхищало его всю жизнь. Только одна и та же скучная роль, самая трудная в его жизни: унылый, сдавшийся, нерешительный, явно беспомощный, сам установивший для себя этот аскетичный, «полуголодный» образ жизни. А чтобы время шло побыстрее, он продолжал доделывать завещание. Это был тайный частный свод правил для его потомков, который он готовил целый год, — порядок и способ управления после него. Судару уже поклялся соблюдать завещание, как надлежит каждому наследнику. «При таком подходе будущее клана гарантировано (может быть гарантировано, напомнил себе Торанага, — он часто поправлял себя: менял или добавлял, убирал слово, предложение, опускал параграф, формулировал новый) при условии, что я выберусь из ловушки, в которую попал».

Завещание начиналось словами: «Долг правителя провинции — обеспечивать мир и безопасность населения, а не прославлять своих предков или обеспечивать потомков». Одна из максим гласила: «Помните, что везение и невезение должны быть оставлены на волю небес и зависят от законов природы. Они не покупаются молитвами или хитроумными интригами, придуманными людьми или мнимым святым». Торанага подумал и вместо «людьми или мнимым святым» написал «людьми, какими бы они ни были».

Обычно он радовался, заставляя себя писать ясно и коротко, но в последние дни и ночи все его самообладание уходило на то, чтобы играть столь несвойственную ему роль. То, что это ему так удавалось, обрадовало, но и напугало: как люди могут быть столь доверчивы? «Слава богам, что это так, — ответил он сам себе в миллионный раз. — Приняв „поражение“, ты дважды избежал войны. Ты все еще в ловушке, но теперь твое терпение принесло плоды и у тебя есть новый шанс… Нет, возможно, будет еще один шанс, — поправил он себя. — Если только все это правда, если эти секреты не подсунул враг, чтобы совсем тебя запутать».

Боль в груди, слабость и головокружение обрушились на него неожиданно — пришлось сесть и глубоко дышать, как много лет назад обучили его монахи, исповедовавшие религию дзен: «Десять глубоких, десять медленных мелких, погрузите свой разум в пустоту… Там нет прошлого и будущего, тепла и холода, боли и радости — из ничего в ничто…» Скоро ясность мысли вернулась к нему. Тогда он встал, подошел к столу и начал писать. Он просил мать быть посредницей между ним и сводным братом и представить ему предложения о будущем клана. Первая просьба, с которой он обращался к брату, — подумать о женитьбе на госпоже Ошибе: