Читаем Сеятель очей (М. В. Панов — литературовед) полностью

Сопоставляя художественные явления, Панов в первую очередь ищет не сходство, а различия. Внеэстетические совпадения и пересечения он категорически выносит за скобки. Это резко отличает его научную позицию от позиций тех современных литературоведов, которые сосредоточены на поисках общекультурных доминант (Д. С. Лихачев, С. С. Аверинцев), от представителей московско-тартуской семиотической школы (Вяч. Вс. Иванов, Ю. М. Лотман): знаковая сторона искусства для Панова не является специфически-эстетическим признаком. Панов всегда увлечен феноменологией предмета: язык его интересует как язык, в литературе его больше всего привлекает «литературность», в других видах искусства (в частности, в живописи) — то, что их от литературы отличает.

В вопросах общеэстетических Панов занимает позицию антинормативную и плюралистическую. Он готов разбираться в новом и непривычном и в то же время не приемлет принципа «прогресса» в применении к искусству. Характеризуя звуковую гармонию стихов Батюшкова, ученый отмечает: «В наш век другие поэты и по-другому тоже неповторимо показали красоту русского языка: Блок, Хлебников, Маяковский, Пастернак, Ахматова, Мандельштам… Но «Опыты» Батюшкова оказались неповторимы» (Панов 1990, с. 251). Панов ввел чрезвычайно интересную и необходимую категорию эстетической «предельности» произведения: если возможности данного материала реализованы художником до предела, то его творение уже не может быть «превзойдено», оно уже не может быть «хуже» другого произведения, каким бы шедевром то ни являлось. При таком широком взгляде на вещи решительно отпадает необходимость в бессмысленных иерархиях, в избыточных оценочных градациях («гениальный», «великий», просто «талантливый»), в выстраивании писателей и произведений в некую эстетическую «табель о рангах» (что нередко отвлекает литературоведов и критиков от конкретно-пристального постижения своего предмета).

Свобода мысли, эмоциональная сторона восприятия жизни и искусства, человечность и демократизм отчетливо выразились в самом языке М. В. Панова, стиле его письменной и устной речи. Панов никогда не предстает закованным в терминологическую броню, не отгораживается от читателя и собеседника декоративно-научными доспехами. Так, он очень экономно и ненавязчиво пользуется стиховедческой терминологией и статистикой. За этим стоит и важная содержательная закономерность: стиховедческий аспект у Панова органично включен в общую систему поэтики. В то время как сугубо «специализированное» современное стиховедение в основном сосредоточилось на метрике

, Панов предлагает широкий взгляд на ритмику (включая сюда и ритм композиции, и ритм образа). Потому-то для Панова не существует «школьной» резкой границы между силлабо-тоническим и тоническим стихосложением — он видит в стихе соотношение (а порою и столкновение)
стопной и тактовой
организации, прослеживая эти две тенденции во всей истории русской поэзии.

Стиль Панова в значительной мере «двуязычен»: терминологические слои чередуются с разговорно-метафорическими, мысль нередко подается в двух вариантах. Например, творчество Ахматовой определено как «поэзия улик», и тут же этому дан терминологический эквивалент: «процессуальная метонимия». Неологизмы Маяковского Панов называет агглютинативными, а неологизмы Хлебникова — фузионными, после чего различия между поэтами иллюстрируются образно-эмоциональным способом: у Маяковского словесный сдвиг — это «лишение», у Хлебникова — «дарование». Там, где требуется однозначность и ясность, Панов предпочитает слово терминологическое, иногда вводит новые термины: таково изобретенное им слово «кнотр», необходимое для описания повторов структурных отношений на всех трех ярусах. Но каждую мысль Панов стремится довести до сознания собеседников еще и множеством эмоциональных приемов, прибегая то к раскрепощающим парадоксам, то к мягкому, тонкому юмору.

Закономерно поэтому постоянное обращение Панова к популяризующим жанрам. Предельно доходчивы, остроумны и в то же время внутренне серьезны две его книги о русской орфографии, главы в экспериментальном школьном учебнике русского языка, статьи в «Энциклопедическом словаре юного филолога», отлично составленном, «срежиссированном» М. В. Пановым. К слову сказать, в этом издании достигнуто редкое единство лингвистического и литературоведческого подхода к слову, и статьи самого составителя служат тут вдохновляющим образцом. В своих популярных работах Панов предстает не только как серьезнейший ученый, но и как яркий литератор с очень индивидуальным стилем. Книги и статьи Панова предназначены не только для чтения, но и для многократного перечитывания, при котором яснее становятся важные оттенки и «сцепления» мыслей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

На рубеже двух столетий
На рубеже двух столетий

Сборник статей посвящен 60-летию Александра Васильевича Лаврова, ведущего отечественного специалиста по русской литературе рубежа XIX–XX веков, публикатора, комментатора и исследователя произведений Андрея Белого, В. Я. Брюсова, М. А. Волошина, Д. С. Мережковского и З. Н. Гиппиус, М. А. Кузмина, Иванова-Разумника, а также многих других писателей, поэтов и литераторов Серебряного века. В юбилейном приношении участвуют виднейшие отечественные и зарубежные филологи — друзья и коллеги А. В. Лаврова по интересу к эпохе рубежа столетий и к архивным разысканиям, сотрудники Пушкинского дома, где А. В. Лавров работает более 35 лет. Завершает книгу библиография работ юбиляра, насчитывающая более 400 единиц.

Александр Ефимович Парнис , Владимир Зиновьевич Паперный , Всеволод Евгеньевич Багно , Джон Э. Малмстад , Игорь Павлович Смирнов , Мария Эммануиловна Маликова , Николай Алексеевич Богомолов , Ярослав Викторович Леонтьев

Литературоведение / Прочая научная литература / Образование и наука
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского

Книга Якова Гордина объединяет воспоминания и эссе об Иосифе Бродском, написанные за последние двадцать лет. Первый вариант воспоминаний, посвященный аресту, суду и ссылке, опубликованный при жизни поэта и с его согласия в 1989 году, был им одобрен.Предлагаемый читателю вариант охватывает период с 1957 года – момента знакомства автора с Бродским – и до середины 1990-х годов. Эссе посвящены как анализу жизненных установок поэта, так и расшифровке многослойного смысла его стихов и пьес, его взаимоотношений с фундаментальными человеческими представлениями о мире, в частности его настойчивым попыткам построить поэтическую утопию, противостоящую трагедии смерти.

Яков Аркадьевич Гордин , Яков Гордин

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Языкознание / Образование и наука / Документальное