Сейф дьявола

Инспектор Пассвег не вписывался в эту спокойную гёпфрицкую обыденность и воспринимал свой перевод сюда как вопиющую несправедливость. Он до сих пор с болью в душе вспоминал тот день, когда его вызвал венский полицай-президент и сообщил о переводе в распоряжение хорнского участка. Такое решение было принято на основании расследования, вскрывшего скандал вокруг «Китти-бара», в котором был замешан и Пассвег. Он, правда, лишь косвенно был причастен к афере сводников: просто закрыл глаза на то, что в этом баре клиентам из Южной Америки демонстрировали блондинок, становившихся впоследствии украшением бразильских ночных заведений. Инспектор, конечно, понимал, что эти сделки незаконны, но не питал никаких иллюзий относительно своего единоборства с хорошо отработанной машиной гангстеров. К тому же он полагал, что лучше позволить совершать эти сделки под его присмотром. В противном случае для сводников не было бы проблемой найти другие помещения для демонстрации своего товара. К несчастью, комиссия, расследовавшая это дело, придерживалась иной точки зрения. Она доказала, что Пассвег получил несколько тысяч в качестве взяток. Так завершилась его карьера — карьера известного венского детектива, и ему пришлось скрыться с глаз возмущенных обывателей.

Итак, Пассвег сидел в полицейском участке небольшого, затерянного в лесах городка и от нечего делать дремал над кроссвордом. Если бы не покидавшая его прочная вера в то, что и здесь он однажды встретится с происшествием, которое снова вынесет его наверх, он давно бы распрощался с Гёпфрицем и стал болтаться вокруг венской Мехикоплац. Там каждую ночь что-нибудь случалось, на худой конец, приличная драка. И пусть бы он перестал быть видным детективом, которого все боялись, служба там была бы в тысячу раз приятнее, чем здесь.

Стрелка настенных часов отмерила три часа пополуночи, когда инспектор отбросил недоконченный кроссворд в сторону и встал из-за стола. Он сунул голову под кран с холодной водой, потом выудил из кармана толстую сигару, чиркнул спичкой, погасил настольную лампу и подошел к окну. Распахнув настежь обе створки, он высунулся наружу. В затхлую, прокуренную атмосферу комнаты ворвался свежий ветер пробуждающейся весны.

Инспектор задумчиво посмотрел на безлюдную площадь. Каждый раз, как только взгляд его натыкался на темные окна трактира Шуберта, он мысленно проклинал злосчастный «Китти-бар». Если бы не скандал, не пришлось бы ему теперь торчать в этом захолустье и ждать, когда в кои-то веки позвонит владелец трактира и сообщит, что у него дерутся клиенты. Ничего другого в Гёпфрице не случалось — вряд ли можно было представить более спокойный уголок на свете.

Здесь не появлялся даже Лапа, последняя надежда инспектора, в которую он не переставал верить. Пассвег начал уже думать, что произошло бы подлинное чудо, если бы этот отпетый венский драчун забрел вдруг на гёпфрицкие улицы. Для такого плута этот городок был слишком тесен и будничен, а главное, мертв. Никто из местных жителей не нуждался в его услугах, несмотря на то, что в Вене он охранял уличных барышень и взломщиков и за пару сотен был готов любого избить до полусмерти. Пассвег вспомнил о нем, как только Мольцер доверил ему гёпфрицкий участок. Дело в том, что Лапа всегда называл Гёпфриц своей родиной, к тому же здесь жила Хильда Цайнер, трое детей которой называли его папой. Разумеется, в тех случаях, когда видели его, что случалось нечасто.

Инспектор не знал, почему это он вдруг среди ночи вспомнил про Лапу. Но ему пришло в голову, что неплохо бы зайти к Цайнер и поговорить с ней. Он решительно закрыл окно и вернулся к столу. Зажег свет, подумал, не взяться ли ему снова за кроссворд. Но он не успел ничего решить, так как зазвонил телефон и на аппарате зажегся красный глазок. Мольцер звонил по спецлинии, и Пассвег почувствовал, как у него учащенно забилось сердце.

Он подскочил к телефону и снял трубку.

— Полицейский участок Гёпфриц, — произнес Пассвег согласно инструкции, но Мольцер на другом конце провода лишь крикнул:

— Минутку! — и отложил трубку в сторону.

Пассвег сразу уловил звук, доходивший из трубки: в помещении участка в Хорне работал телетайп. Инспектору пришлось сесть и несколько раз глубоко затянуться сигарой, чтобы успокоиться, так как телетайп, заработавший в три утра, мог сообщать лишь об одном — о происшествии.

Пассвег нетерпеливо нажал на белую кнопку телефона, чтобы напомнить комиссару, что он ждет.

— Гёпфриц, инспектор Пассвег? — загремел Мольцер в телефон голосом, каким объявляют войны.

— Я уже давно торчу у аппарата, — небрежно произнес инспектор, подавляя волнение. — Что ты так шумишь, Мольцер?

— Вена объявила готовность номер один! — опять крикнул в трубку комиссар, и даже по телефону стало ясно, что у него дрожит голос.

— Что случилось? — спросил Пассвег, чувствуя, как им овладевает волнение.

— Похищение! — выпалил Мольцер, впервые в жизни столкнувшийся с серьезным происшествием. — И едут как раз в твой район.