Секрет Боттичелли. Загадка потерянных и обретенных шедевров

К концу XV века во Флоренции было больше резчиков по дереву, чем мясников, что свидетельствует о том, что создание произведений искусства считалось столь же необходимым, как и разделка мяса. В городе было более пятидесяти мастерских по обработке мрамора и камня, сорок с лишним золотых и серебряных дел мастеров и около тридцати мастеров живописи (к ним относился и Боттичелли)[127]. Какими бы знаменитыми ни были некоторые из этих мастеров, они не считали себя художниками в современном смысле этого слова – то есть высокообразованными, теоретически мыслящими творцами, обладающими особыми способностями. Только после Вазари и его «Жизнеописаний» о художниках стали думать как о людях, наделенных выдающимся, часто боговдохновенным творческим гением. Вазари превратил скромных ремесленников и мастеров в существ возвышенных и одухотворенных

[128].

Такие люди, как Брунеллески, постигали науку устройства зданий и организации художественных элементов не из книг, а в процессе обучения на рабочем месте. Они либо работали подмастерьями в цеху мастера, либо, как Брунеллески и Донателло во время их пребывания в Риме, выходили в «поле» и из первых рук узнавали, как задумывались и создавались те или иные произведения искусства[129]

. Местом, где эти ремесленники претворяли свои открытия в жизнь, была bottega, мастерская, бывшая одновременно и университетом, и вторым домом, а иногда заменявшая и первый. В дружеской атмосфере боттеги мастера не только работали бок о бок, но и пили вместе, подшучивали друг над другом и спали с женщинами (и мужчинами) друг друга с той же страстью и изобретательностью, с какой они выполняли свою работу. Корни таких мастерских уходят глубоко в прошлое Флоренции. Живописец Ченнино Ченнини в своей книге «Справочник ремесленника» 1390 года описал свою долгую двенадцатилетнюю стажировку, период принудительного труда, более близкий к каторге, чем к художественному обучению.

По мере развития Ренессанса временные рамки становились все более размытыми, но сфера деятельности боттеги только расширялась. Типичный благородный дом, такой как флорентийский Палаццо Даванцати – четырехэтажный особняк богатой семьи торговцев шерстью в историческом центре города, который сейчас превращен в музей, – был наполнен ослепительной коллекцией изделий из боттег Флоренции и соседних селений. В противоположность устрашающим башням, которые господствовали над флорентийским городским пейзажем в эпоху Данте, к тому времени, когда Даванцати украшали свой дом, акцент делался не на военной защите, а на сочетании функциональности и художественного стиля. Солидность и красота обстановки отражали высокое положение семьи и ее социальное влияние. Среди главных поставщиков предметов интерьера той эпохи были тосканские города Монтелупо и Дерута, центры производства высококачественной керамики с ручной росписью, изделий, которые считались artigianali, ремесленными, что отражало их практическое использование на кухне или в столовой. Мастерские-боттеги изготовляли и другие декоративные предметы для дома богатого флорентийца: начиная от красочных, покрытых оловом терракотовых статуэток семьи делла Роббиа и заканчивая бесчисленными картинами на религиозную тематику, созданными под руководством величайших мастеров от Андреа дель Верроккьо (учителя Леонардо) до Доменико Гирландайо (учителя Микеланджело). Граница между «ремеслом» и «изобразительным искусством» была размыта. Например, такие искуснейшие ремесленники, как золотых дел мастера, orefice, в ответ на запросы покупателей создавали свои изделия с большой изощренностью

[130]. Благодаря своему подчеркнутому стремлению к универсальности мастерская эпохи Возрождения изменила ход истории искусства.

Сегодня мы считаем Леонардо прежде всего живописцем, однако благодаря обучению у скульптора Верроккьо он научился работать с объемными формами и создавать трехмерные полотна. Кроме того, хотя Микеланджело считал себя прежде всего скульптором, он учился у художника Гирландайо, который показал ему, как наделять мрамор эмоциями и придавать ему психологическую сложность. Это умение оказалось незаменимым при создании фресок Сикстинской капеллы[131].