Секрет Боттичелли. Загадка потерянных и обретенных шедевров

Тем не менее в будущем Рёскин стал святым покровителем прерафаэлитов, его труды послужили теоретической основой большей части их деятельности[437]. Вскоре после злополучного тет-а-тет с Россетти он написал письмо в лондонскую газету Times, в котором открыто защищал прерафаэлитов. Кроме того, он потратил целое состояние на приобретение работ членов этой организации, в том числе кисти Милле и талантливой художницы Элизабет Сиддал, которая была женой Россетти[438]

. Сам Россетти в начале 1850-х годов служил в качестве помощника Рёскина на курсах рисования для фабричных рабочих, что стало результатом их общего стремления принести искусство в народ. Судьбы Рёскина и прерафаэлитов были настолько переплетены, что Милле женился на жене Рёскина, Эффи, после того как она ушла от того. Рёскин, похоже, относился к своей прекрасной невесте как к одному из ценных артефактов: вещь, которой можно абстрактно восхищаться, но никогда не прикасаться (его якобы отталкивал вид ее лобковых волос)[439]. Брак был аннулирован по причине неконсумации[440]. Рёскин оставался холостяком до конца своей жизни.

В 1853 году, вскоре после перевода «Новой жизни» и встречи с Рёскином, Россетти изобразил «Первую годовщину смерти Беатриче», послужившую основой для одноименной картины (рис. 18). Романтическая атмосфера работы, в которой сделан акцент на фигуру страдающего и скорбящего Данте, компенсируется исторической точностью и детализацией, отражающей воспеваемый Россетти культ средневекового мира, воссозданного здесь в сочных ярких красках[441]

. Выбор места действия показателен. Эпизод в «Новой жизни», в котором Данте рисует ангела, – свидетельство потенциального мастерства Данте как художника[442]., – разворачивается на фоне его глубокой скорби по Беатриче. До смерти она была довольно обычной музой в манере «сладостного нового стиля», прекрасной и очаровательной, но в конечном итоге банальной и забытой. Однако внезапная смерть реальной Беатриче Портинари в возрасте двадцати четырех лет от туберкулеза нарушила этот аккуратный художественный план. Данте, человек и поэт, искренне скорбел. Он не мог выбросить из головы смерть своей возлюбленной. Его открытая скорбь, должно быть, задела его коллег-поэтов. В самом деле, среди прежде закадычных друзей, воспевавших любовь и создавших новую литературную школу, назревал раскол. Лучший друг Данте и тот, кому была посвящена «Новая жизнь», Гвидо Кавальканти, фактически отчитал Данте в сонете, переведенном Россетти:

Я прихожу к тебе днем постоянно,Но в мыслях твоих слишком много низменного нахожу:

Сильно скорблю я о твоем светлом умеИ о том, что многие добродетели от тебя ушли[443]

.

До сих пор мы не можем точно сказать, почему Кавальканти питал такое отвращение к якобы «ничтожной жизни» и «обесчещенной душе» Данте, но суть ясна: новообретенному культу Беатриче не было места в системе принципов «сладостного нового стиля»[444].

Картина показывает, что Россетти не согласен с Кавальканти. Фигура Данте вызывает сочувствие и обладает огромной внутренней силой. В ней никак не прослеживается жалкий страдалец. Для идеалиста Россетти затаенная, мистическая скорбь Данте о потерянной любви была чистой поэзией, воплощением тех прямых, серьезных и искренних качеств искусства, которые прерафаэлиты провозгласили в своем манифесте. Воссоздать Данте, рисующего ангела, означало полностью погрузиться в тайну «Новой жизни».